Карта Творца

26 декабря Чезаре Фонтана, дворецкий академии, рассказал мне странную историю. Якобы Рубиньос оставил для меня книгу, которую следовало передать мне потихоньку (то есть так, чтобы секретарь Оларра не знал) и которую я должен вручить Монтсе, прочитав записку, лежащую между страниц, — книга принадлежала фондам библиотеки академии.

Человек с холодным, ничего не выражающим взглядом, хотя и довольно проворный в движениях, дворецкий обычно изъяснялся высокопарно и напыщенно, выучившись этому у Оларры. Он был глазами и ушами секретаря в прозаическом мире домашних дел и уже начал пользоваться своим положением. Он заведовал всем хозяйством, так что если кому-нибудь была необходима лишняя лампочка или стул для кабинета, приходилось вступать с Фонтаной в переговоры. В случае отказа идти на уступки следовало наказание: просьба зависала на длительный срок. Так что общение с дворецким превратилось в торговлю, в ходе которой каждая из сторон старалась получить для себя наибольшие преимущества.

— Что вы хотите в обмен на молчание? — спросил я его без обиняков.

— Поскольку речь идет о запрещенной книге, с вас десять лир, — ответил он.

— Вы хитрите, дон Чезаре. В академии нет запрещенных книг, по крайней мере насколько мне известно, — возразил я.

— Вы ошибаетесь. Многие из книг, находящихся в этом доме, принадлежат к временам республики, а в Испании сейчас запрещены республиканские издания, — заявил он.

— Франко пока что не выиграл войну, так что нет никаких запрещенных книг, — заметил я.

— Верно, но поскольку это учреждение стоит на стороне Испанской фаланги, все, что имеет отношение к республике, дурно пахнет. Я слышал от самого секретаря, что он собирается в один прекрасный день сжечь все книги красных.

Мне не хотелось дискутировать с дворецким, так что я поддался на шантаж и не стал ему больше возражать.

Запрещенная книга оказалась «Восстанием масс» дона Хосе Ортеги-и-Гассета. Я не мог не улыбнуться.

Какого черта хранил эту книгу Рубиньос, парень покладистый и, судя по всему, обделенный философским сознанием, оставалось неясным. Я решил, что это проделки Монтсе. И стал искать записку, о которой говорил дворецкий. Это была четвертушка листа, покрытая строками, написанными красивым, ровным почерком, — они походили на вереницы движущихся муравьев. Вот что гласило послание: