Время от времени, особенно в порывах яростной страсти, задаюсь вопросом: «А может жениться на княжне и заняться активной штамповкой графьев Зубовых-Прикаспийских? Чего время-то терять?». Короче, буду думать над этим вопросом. У меня есть еще куча времени, чтобы хорошенько поразмыслить и прикинуть что к чему, поскольку, раньше восемнадцати лет мне при всем моем желании никто не позволит вступать в законный брак. Благо мне, как дворянину высокого ранга, разрешение на него от царя-батюшки не требуется, как это было в данной реальности еще полвека назад.
И еще один момент, мое семнадцатилетние мы отметили в узком кругу с княгиней. Не стану погружаться в описательские подробности, отмечу, что все было на высшем уровне и к нашему взаимному удовольствию. В качестве подарка мне был преподнесен богатый несессер с кучей разного рода ножниц, пилочек, пинцетов и щипчиков. Для чего, мне все это пока не понимаю и вряд ли когда пойму. Впрочем, в таких случаях главное не подарок, а внимание.
Сослуживцы также не забыли о моей днюхе. Купили вскладчину очень дорогие сработанные швейцарскими мастерами наручные часы в платиновом корпусе, с сапфировым стеклом и великолепной точностью хода. В свою очередь, мне пришлось «накрывать поляну» для комсостава «Немезиды». Гулянка, скажу вам, получилась на славу. Впрочем, кого на Руси можно удивить знатной попойкой? Вопрос риторический.
Поздравлений от вышестоящего начальства и местного благородного собрания не поступило. Верхнее начальство, разумеется, занято разработкой стратегических планов удара по Японии и ему не до какого-то там майора. А вот дворянство города Восточный, похоже решило игнорировать графа Зубова-Прикаспийского, ввиду его крайне эпатажного поведения на том памятном балу, где мы познакомились с Эвелиной. Во всяком случае, приглашений посетить стены столь примечательного заведения с тех пор я не получал. Ну и бог с ними со всеми. Мой принцип еще с той реальности — поближе к кухне, подальше от начальства. Благо в собственной вотчине я абсолютный хозяин. Вообще-то, поздравительная телеграмма из Москвы от одной юной прелестницы (вы наверняка догадались о ком речь) имела место быть. Оно, вроде бы, и мелочь, но на душе приятно. Что ни говори, но осознание того, что ты не один в этом мире такой исключительный, греет душу.
Глава 16
Эпилог
Глава 16
— Илюха, больше мне тебя учить нечему, — лицо моего друга и наставника было как никогда просветленным, как у директора какой-нибудь верфи при спуске на воду очередного атомного ледокола или еще какого крупного корабля. — Отныне ты мастер, ибо даже я, один из самых крутых в России специалистов игры не способен ничего тебе противопоставить. С твоей памятью и цепким глазом, парень, ты, пожалуй, самый лучший и не только в нашей стране.
От этих слов учителя у меня почему-то засвербело в носу.
— Но Илья Борисович…
— Ну что, Илья Борисович⁈ — хмуро посмотрел на меня мой единственный друг в этом мире и наставник, отказавшийся в свое время ради любимой женщины от карьеры профессионального шулера и осевший в кондовой российской глубинке на скромной должности истопника детского дома. — Боисся? Не стоит бояться, эвон, посмотри на птах небесных, рано или поздно даже эти божьи твари прекращают носить черьвяков в гнездо, дескать, пи…дуйте на хер. Нет, ты не подумай, я тя вовсе не гоню, заходи, поболтаем, выпьем, ты — чаю со своими любимыми сливовыми подушечками, я — водочки или чифиря. Но учить мне тебя уже нечему. Единственное, что я хотел бы сказать по завершении процесса обучения, коль сел за карточный стол, держи морду кирпичом и не гоняйся за мелочёвкой, карты вскрывай лишь в тот момент, когда на кону сконцентрированы все деньги, которые ты можешь забрать, и ты уверен в том, что они уже твои. Оно, может быть, для тебя банально звучит, но как говорили древние латиняне: «Aut Caesar, aut nihil», что по нашенски означает: либо всё, либо ничего.
Меня всегда удивляла способность наставника перемежать речь человека интеллигентного весьма образованного и начитанного разного рода жаргонизмами, грубым матом и прочими словесными перлами сомнительного свойства. Сам же Илья Борисович требовал от меня абсолютно грамотной литературной речи, и при малейшей попытке украсить её каким-нибудь нецензурным вывертом, или простонародным сленгом я получал по губам и наставление, мол, на него не смотри, такого старого пня, как он уже не перевоспитать, и популярно доводил до моего сведения, что вставлять в свою речь матерные словеса и всякую кондовую местечковую хрень, годно для дворовой гопоты с четырьмя классами и тюремным коридором за плечами, но никак не грамотному амбициозному парню, коего тот воспитывает.