Картезианские размышления

Итак, мы имеем принцип достоверности - собранного субъекта. И, с другой стороны, имеем параллельный принцип - бытия. Принцип, согласно которому, в каком-то смысле, действительно существует только бытие, или - его декартовское название - Бог. Существующим является или Бог, или то, что Им порождено. Я сформулирую этот принцип так. (Я уже говорил, что, обладая интуицией времени и ориентируясь на свое основное онтологическое переживание, а именно на переживание пребывания в длительности как чего-то невероятного, требующего особых усилий, Декарт все время говорит: "Пока я на прямой мышления, в момент, когда я действительно мыслю, я не могу заблуждаться и совершать зло". Я оговаривал, что в реальной человеческой жизни, в реальной работе нашей психики такие моменты редки.) Так вот, эта idee fixe Декарта для нашей задачи может быть выражена сейчас следующим образом - если мы пребывание на прямой, когда невозможно зло, считаем бытием или бытийным мышлением, то тем самым предполагается следующий умозрительный постулат: Бог не видит и не знает небытия. А это связано, как вы сами понимаете, с другой его idee fixe, с идеей Бога-необманщика. Если под обманом понимать небытие (т.е. хаос, распад), то Бог действительно не может обманывать нас просто потому, что он не знает и не видит небытия. Приведу цитату из Декарта, из все того же насыщенного ответа нашему знаменитому Гиперасписту. Декарт писал: "На самом деле есть большая разница между вещами, которые делаются позитивным действием Бога и которые не могут не быть в силу этого хорошими (в другом месте, в "Трактате о свете", он эту же мысль выражает так: вещи или, вернее, движения - в той мере, в какой они существуют и в какой они прямые), и теми, - продолжает он, и вот, обратите внимание, - которые случаются в силу прекращения этого позитивного действия, как все беды (или зло - les maux), все грехи и разрушение какого-либо существа (или существования. - М.М.), если вообще что-либо существующее может быть уничтожено"29. Это весьма характерная оговорка.

Значит, посмотрите на перечисление: прекращается позитивное действие - и тут же зло, грех и разрушение существа или существования (русский язык опять здесь не может угнаться за романским, потому что etre по-французски означает одновременно и существование, и существо, существующее. Человеческое существо - l'etre. В русском языке два разных слова, а во французском одно). Значит, переведем конец фразы так: "разрушение чего-либо существующего в той мере, в какой вообще возможно разрушение чего-либо существующего". Здесь я намекаю на тот оттенок, который имел в виду все время, а именно что в каком-то смысле существующее не может быть разрушено, потому что существующим мы называем только то, что является Богом или создано Им. Оно действительно существует. Держите пока в голове эти оттенки мысли. И поставьте в этот же ассоциативный ряд, в котором идет перечисление вещей, сопоставляемых с позитивным действием или с прекращением его (зло, грех, разрушение), еще и заблуждение, ложь и т.д. Ведь на уровне мысли существующее или бытие есть упорядоченная мысль, или мысль истинная и достоверная. А грех в мысли, если пользоваться этой ассоциацией, - это как раз заблуждение, рассеяние, неупорядоченность. Или - спонтанная эмердженция в нашем сознании каких-то представлений, которые не нами порождены (на почве собственного движения) и в которых продуцирование мысли напоминает скорее человеческое тело в конвульсиях пляски св. Витта. Я не знаю, видели ли вы когда-нибудь это явление? Я видел его дважды. Один раз в больнице, а второй раз - просто на улице. Как-то я прилетел в Тбилиси и ждал выдачи багажа. Был яркий, солнечный день, и у здания аэропорта на газоне стоял какой-то очень худой человек, плохо одетый. И вдруг, на моих глазах, с ним стали происходить странные вещи. Он начал совершать отрегулированные, в жесткой последовательности, жесты и движения. Сначала он каким-то конвульсивным движением нагибался и касался колена, следующим движением левой рукой касался бедра, следующим движением этой же левой руки прикасался к носу и одновременно что-то делал правой рукой - я не могу воспроизвести всю последовательность движений, но она была регулярной. Я был просто потрясен этим зрелищем человека, вовлеченного в рисунок механических движений, который он выполнял своим телом и из которого не мог выскочить. Ни одно из его движений не было произвольным, им управляемым; он должен был выполнить весь этот рисунок до конца (этих движений было около пятнадцати), а потом начинал все сначала.