Картина Черного человека

Тут снова мне пришлось выступить в роли ассистента: я принесла ту самую картину (она была, слава богу, распакована и закрыта тканью), поставила ее на стол перед юбиляршей. Тут все тот же Сан Ваныч, любитель театральных эффектов, сдернул ткань, чтобы Анна Павловна могла наконец увидеть подарок…

Он, должно быть, рассчитывал на эффект, но не на такой.

Анна Павловна взглянула на картину, чуть прищурив глаза. Ах да, она же была без очков, так что сделала шаг вперед и наклонилась, чтобы рассмотреть картину получше. А рассмотрев, ахнула, покачнулась и трясущейся рукой схватилась за сердце.

Лицо ее резко побледнело, это было видно даже под слоями тонального крема, глаза чуть не выкатились из орбит, губы задрожали, ноги подкосились, и она упала лицом на стол. Тот самый небольшой столик, на котором стояла картина.

От такого толчка картина упала на пол. Анна Павловна застыла в странной позе – лицом на столе, а сама на полу сидит. Одна туфля свалилась, и стала видна петля на колготках.

Все наши повскакали с мест и заахали. И кое-кто рванулся к Анне Павловне, чтобы помочь.

Я была к ней ближе всех, поэтому подскочила, приподняла ее голову, чтобы легче было дышать, наклонилась поближе…

И тут Анна Павловна едва слышно проговорила:

– Фиолетово…

– Что?! – переспросила я удивленно.

– Фиолетово… висит… ноги, ноги… Ой!

И больше она уже ничего не сказала, только захрипела и вообще замолкла.

Я все еще придерживала ее голову, но она вдруг стала гораздо тяжелее, и я каким-то шестым чувством поняла, что Анна Павловна умерла. Вот не спрашивайте почему, но поняла – и все.

– Сделайте же что-нибудь! – крикнула я Сан Ванычу, который с обалделым видом стоял рядом.

– Что сделать? – пролепетал он.

– Ну, вы же всегда знаете, что нужно делать!

Тут он наконец пришел в себя, схватил телефон и начал звонить в «Скорую».

– Погуляли! – проговорил наш водитель Рома.

Он умеет высказаться лаконично, главное, своевременно.

Дальше у меня случился какой-то провал памяти. Точнее, я воспринимала происходящее как будто сквозь толстое стекло.

Приехали какие-то люди в белом, осмотрели Анну Павловну, констатировали смерть. Я вроде как видела и слышала все это и даже отвечала на какие-то вопросы, но не воспринимала по-настоящему. Официанты бегали, девицы визжали, шеф ругался неприличными словами, мужчины выбегали курить – в общем, в ресторане был самый настоящий сумасшедший дом.

Я находилась в центре событий, но ничего не воспринимала, все они обтекали меня, как волны обтекают скалу в море.

Вдруг, уже под конец, я опомнилась – вспомнила про Вику и бросилась его искать.

Он был в порядке: стоял в углу перед большим аквариумом и следил за плавающими там рыбами. Народ потихоньку расходился – что тут делать-то теперь…

Я хотела уже увести Вику из ресторана, но тут ко мне подошел Сан Ваныч и сказал:

– Ты… это… картину забери.

Я его сперва не поняла:

– Что? Какую картину?

– Ну как – какую? Которую мы ей… покойнице подарили. Все же общественная собственность.

– А почему я? – вскинулась я.

– Потому что ты на машине, – отрубил он, – а мне еще труповозку ждать. А когда она еще приедет. Звонил им – сказали, теперь спешить некуда. И эти, со «Скорой», ее не взяли, у нас, говорят, еще пять вызовов, живых спасать надо!

Ну да, всегда я оказываюсь крайней… Но, с другой стороны, Сан Ванычу тоже не позавидуешь.

Я хотела ему это сказать, но Сан Ваныч уже исчез. А ко мне подошел ужасно недовольный менеджер ресторана с картиной в руках, завернутой в какое-то серое полотно, и протянул мне:

– Вот, возьмите, ваш начальник сказал, что вам можно отдать. Нам она только мешает.

Я выругалась про себя, обхватила одной рукой картину, другой взяла за локоть Вику и выкатилась из ресторана.

Вы, может быть, думаете, что у меня своя машина? Ох, если бы это было так, я бы в этом гадюшнике не работала! Нет, машина принадлежит маме Вики, он сам водить не может, поэтому я получила права и вожу машину по доверенности.

Вику я довезла до его дома и сдала с рук на руки его маме, она пыталась расспрашивать, как все прошло, но, взглянув на меня, поняла, что лучше с этим подождать. Вот за что уважаю эту женщину, так за то, что она всегда умеет вовремя остановиться. Впрочем, не только за это, но об остальном после.

Распрощавшись, я – с картиной под мышкой – пошла к себе, благо дома наши совсем рядом.

Поднялась, открыла дверь своим ключом.

В коридоре, конечно, меня поджидала Петровна.

Она с любопытством уставилась на картину и спросила:

– А это что у тебя, Алешка?

Не помню, говорила ли я, что полное мое имя Алевтина, как это вышло, потом объясню, некоторые люди, с которыми я в относительно хороших отношениях, зовут Алей, а Петровна – Алешей, ну да, мужским именем. Но я привыкла.

– Картина, – отмахнулась я.

Петровна по своему обыкновению продекламировала подходящий к случаю детский стишок:

– Дама сдавала в багаж

Диван, чемодан, саквояж,

Картину, корзину, картонку…

Про собачонку она говорить не стала, вместо этого продолжила расспросы:

– А что еще за картина? Откуда?