Картина мира по Донцовой

Понятно только одно: эта национальная идея устроена таким образом, что “мужику” в ней места нет. Она не то чтобы пренебрегает им, она вообще о нем не задумывается, считая это вопросом, решенным еще миллиард лет назад. Пожалуй, тезис о “женоцентризме” можно было бы положить как аксиому в фундамент ее исканий. Повествование от лица “джентльмена сыска” Ивана Подушкина в лучшем случае можно рассматривать как некоторую отстраненность от идеалов женских романов, но такой взгляд условен. Внутреннее ехидство Подушкина по отношению к избалованной матери, тем не менее, никак ее не осуждает. Когда Подушкин недоволен чем-либо, он советует себе делать следующее:

…хочешь остаться в живых, не слушай мать, просто через определенные промежутки времени восклицай: “Ты абсолютно права!” или “Совершенно с тобой согласен!” Может, кто-то и посчитает мою позицию пораженческой, но я не из тех людей, которые всегда и везде хотят быть на коне, охотно уступлю маменьке, чтобы спокойно вернуться к “Истории Вьетнама”.

По Донцовой, женщина — это человек, который должен добиться личного счастья любой ценой. Но это счастье, состоящее преимущественно в том, чтобы “мужик” не надоедал своим сидением перед телевизором, как правило, так труднодостижимо, что несчастной женщине не остается ничего, кроме как идти на преступление. Причем обычно это не мелкие бытовые срывы, а особо тяжкие убийства, не лишенные при этом следов исключительно тонкого изящества, как бы живописующего богатство русской души, портретируемой в декорациях зла.

В половине ее героинь течет на редкость ледяная кровь: убивая, они способны перевоплощаться в тихонь и святош и годами преспокойно заметать следы. И вокруг такой идеи некой солидарности несчастных женщин Донцова выстраивает свое здание русской жизни. Эта солидарность настолько сильна, что у Вилки из “Чудес...”, даже когда она раскрывает вообще чудовищные женские преступления, все равно в голове подыскивается нечто вроде оправдания: мол, если муж достал бедную женщину, его можно даже и убить. То есть такое решение как бы тоже имеет право на существование. Касательно мужских несчастий Донцова беспокоится не особенно. Ей это просто неинтересно. В том, что все “мужики” тупее тараканов, у нее никакого сомнения.

Любого парня можно приручить, как мартышку, путем нажатия на естественные потребности: вкусный ужин, чистая постель, любовь да ласка. И упаси вас бог начать критиковать избранника, мигом окажетесь за бортом семейной лодки. Вот мы, женщины, готовы терпеть неудобства, но мужчины нет (“Чудеса…”).

Посмотрим теперь, какие требования предъявляют мужчинам эти самые несчастные женщины, терпящие неудобства.

Вообще говоря, мужчина должен приглашать женщину на всякие развлекательные мероприятия, а она уж может кривляться. У нас же наоборот (там же).

В итоге Донцова дарит нам образ русской женщины, несчастной, но уверенной в своей правоте, хотя немного и недоразвитой в интеллектуальном плане. Вот взять, например, ту же Вилку. Она работает не только гением частного сыска, но является еще и писателем. Она пишет детективы. Написав свою первую книгу, она приносит ее в издательство. Издателям эта книга нравится, и они предлагают ей подписать договор. И вот руками, разумеется, дрожащими, Вилка берет протянутый ей договор:

— Вам. Прочитайте договор.

В моих руках оказалось два листочка, заполненных непонятными фразами (там же).

Очень интересно, какие там могут быть непонятные фразы? Виола Тараканова занимается поиском убийц, расследует запутаннейшие преступления, пишет книги, наконец, и после всего этого не может понять, что за договор ей протягивают! Выходит, читать не умеет? А ведь в первой главе содержатся указания на то, что она действительно училась в школе.

В женскую солидарность также аккуратно подмешивается солидарность профессиональная.

Обсуждение литературы вновь включено в канву общежизненных рассуждений автора, где все универсально и поправки на специфичность предмета не делаются. Донцова является членом особой писательской гильдии, особого клана так называемых детективщиков, объединенных стремлением впихнуть народу как можно больше своих книг и строящих по этому принципу свою внутреннюю иерархию. Свой клан Донцова так или иначе защищает. Когда Вилка начинает писать первый роман, Донцова кое-что сообщает о ее кумире на тот момент. Речь о том, чтобы оправдать свою писательскую манеру, она не заводит. Она уже функционирует в мире, где такая манера не только защищена, но и является примером для подражания. Кумир Вилки — это писательница Анна Смолякова. По-видимому, это переделка имени писательницы Поляковой.

Надо же, сама Анна Смолякова. Я зачитываюсь ее детективами. На обложке помещена фотография, но снимок плохой, он не передает ни очаровательной улыбки, ни бьющей через край энергии, которая волнами исходит от писательницы (“Чудеса…”).

Вилка, путая понятия спорта и литературы, сама себе говорит:

Смолякова написала почти тридцать детективов?! Но ведь когда-то и она в первый раз явилась сюда, дрожа от страха!