Он поднялся со скамейки и пересек парк Памяти. Гравий на дорожках шуршал под подошвами его сандалий. Ночная птица прокричала хриплым голосом, и где-то вдалеке, на краю деревни, настойчиво лаяла собака. С самого полудня он ничего не ел и сейчас чувствовал голод и жажду, но мысль о доме, где родители и его сестры прильнули к орущему телевизору, останавливала его. Конечно, если он вернется домой, никто не станет докучать ему вопросами, он может пройти в кухню, перехватить что-нибудь из холодильника, а потом закрыться в своей комнате. Но что ему делать в своей комнате с запущенным аквариумом, где уже неделю плавает на поверхности мертвая рыбка, с матрацем, который весь в пятнах? Уж лучше остаться здесь и провести ночь на пустынных улицах. Может, самое лучшее — это вернуться на скамейку, лечь, задремать и проспать без сновидений всю ночь до самого утра.
Внезапно он решил направиться к ее дому. Если бензовоз стоит там, он взберется на него и бросит в цистерну горящую спичку — пусть рванет. Он порылся в карманах, ища спички, хотя знал, что их там нет. Затем ноги сами привели его к водонапорной башне на трех бетонных опорах, и он решил взобраться на самый верх, чтобы быть немного ближе к полумесяцу, который плыл сейчас над холмами на востоке. Железные перекладины лестницы были прохладными и влажными, он быстро поднимался со ступеньки на ступеньку и почти моментально достиг верха башни. Тут была старая, еще со времен Войны за независимость, огневая точка — с бойницами для стрельбы в бетонной стене, с мешками песка, который частично высыпался. Он вошел внутрь укрепления, выглянул наружу через бойницу. Явственно ощущался запах застарелой мочи. Широкими и пустынными предстали перед ним отсюда просторы ночи. Небо было ясное, звезды мерцали то тут, то там, чужие друг другу и чужие самим себе. Из глубин темноты донеслись один за другим два выстрела, которые здесь, на верхушке башни, слышались совсем глухо. В окнах домов все еще горели огни. Там и сям можно было различить голубоватый экран телевизора, мерцающий в открытом окне. Два автомобиля проехали по улице Виноградной, прямо под ним, их фары на миг вырвали из мглы аллею темных кипарисов. Коби искал взглядом ее окно и, поскольку высмотреть его отсюда было невозможно, выбрал для себя светящийся прямоугольник примерно в нужном направлении, решив, что это и есть ее окошко. Желтоватый свет излучало оно, задернутое занавеской. Отныне и впредь, знал он, станем мы проходить мимо друг друга по улице, словно два незнакомца. Ни слова он не осмелится сказать ей. Да и она уж точно теперь будет сторониться его. И если доведется ему зайти по делу на почту, она поднимет голову за забранным решеткой окошком и скажет будничным голосом: «Да. Пожалуйста. Что у вас?..»
ПОЮЩИЕ
Дверь была открыта, и в прихожую втекал зимний воздух, холодный и влажный. Когда я пришел, в доме уже было двадцать — двадцать пять гостей. Некоторые из них теснились в прихожей, все еще помогая друг другу освободиться от верхней одежды. Гудение голосов и запахи пылающих в камине поленьев, влажной шерсти и разогреваемых кушаний встретили меня. Альмозлино, крупный человек, в очках, с дужек которых свисал длинный шнурок, наклонившись, дважды поцеловал доктора Гили Штайнер, по поцелую в каждую щеку, обнял ее за талию и сказал:
— Вы выглядите просто, ну просто великолепно, Гили.
А она ему в ответ:
— Вы тоже.
Корман, у которого одно плечо чуть выше другого, тоже подошел и энергично обнял Гили Штайнер, Альмозлино, меня и воскликнул:
— Приятно встретить всех вас здесь. Видели, какой дождь на дворе?
У вешалки я встретил супругов Иоэля и Эдну Рибак, зубных врачей, лет примерно пятидесяти пяти, которые с течением времени стали похожими друг на друга словно близнецы: у обоих короткие седеющие волосы, морщинистая шея и поджатые губы. Эдна Рибак сказала:
— Есть такие, которые сегодня не придут из-за бури. И мы тоже чуть не остались дома.
Иоэль, муж ее, заметил:
— Что делать дома? Зима выматывает всю душу…
В деревне Тель-Илан был канун Субботы. Высокие кипарисы закутались в туман. Падал тонкий дождь. У Авраама и Далии Левин собирались гости, чтобы попеть хором. Дом семейства Левин стоял на холме в переулке, который назывался Подъем Водочерпия, ибо сказано у пророка Исайи: «И в радости будете черпать воду из источников спасения». Черепичная крыша с трубой, два этажа и подвал — таков был этот дом. В саду, освещенном электрическими фонарями, мокли фруктовые деревья, маслины и миндаль. Перед фасадом дома расстилалась зеленая лужайка, окруженная клумбами цикламенов. И был там еще небольшой холмик — нагромождение валунов, из недр которого, журча, вытекал искусственный водопад, изливавшийся в декоративный бассейн, где пятнистые золотые рыбки плавали взад и вперед в свете электрического прожектора, укрепленного на дне и освещавшего воду изнутри. От лившего беспрестанно дождя рябь пробегала по глади воды.