Картинки на бегу

Сижу спиной к залу, к оркестру, спиной осязаю воцарившуюся в зале тишину. Оркестр в полном составе сходит с эстрады. Слышу приближающиеся шаги музыкантов. Чуть поворачиваю голову, вижу: все обступили своего лежащего на полу соплеменника. Глава оркестра, трубач, нагнулся к нему, о чем-то спросил, тот что-то ему ответил. И вот уже весь оркестр вокруг нашего с Агнией 3. столика. Глаза каждого из музыкантов направлены на меня, не обещают ни малейшего снисхождения. У меня спросили: «Что здесь произошло?» Я чистосердечно пересказал драматическую канву нашего с любителем танцев короткого знакомства. Оркестранты обратились к Агнии 3. за подтверждением моей версии. С игрою глаз, с чарующим лукавством, с подкупающей прямотой приехавшего из поля, с геофизического профиля своего парня, с готовностью грудью заслонить кавалера, то есть меня, от напасти, Агния 3. в лицах изобразила, как и что у нас вышло. Оркестранты загляделись на Агнию, забыли, зачем пришли. На лицах у них проступило одно желание — станцевать с моей бабой. «Да что вы, ребята, — уговаривала музыкантов Агния 3., — да он же притворяется, его же чуть-чуть стукнули, это же ему пойдет на пользу, чтобы не жлобствовал».

Трубач посмотрел мне в глаза по-иному, не как вначале, без ненависти, спросил: «Это действительно все так было, как вы говорите? Мы все равно узнаем правду, и вы от нас не скроетесь, мы везде вас найдем». Следовало ответить трубачу как под присягой, держа руку на Библии. Я ответил: «Да. Все так было».

Оркестранты вернулись на эстраду, зазвучала их негритянская музыка, зашаркали по дощатому полу танцующие пары. О лежащем корейце как-будто забыли; он все лежал, с замкнутым обиженным лицом, с закрытыми глазами. Пришли два милиционера, попробовали лежащего поднять, но он снова падал. Тогда один подхватил его под мышки, другой взял за ноги, и куда-то унесли.

Просматривая нынче эту картинку из моего прошлого, я отдаю себе отчет в том, что... мне тогда повезло; пришили бы — и концы в воду; воды вокруг острова — океан... Спасибо Агнии 3.!

Хотя из-за нее все и заварилось. У нее одной на всем острове была челка, как у Марины Цветаевой, это действовало раздражающе на коренное население... Нынче бы мое самоуправство расценили как великодержавный шовинизм. Но тогда, в начале шестидесятых, на вещи смотрели проще (при изобилии икры и крабов), в отношениях между людьми имели место вненациональные честь, порядочность, а потом все другое. Жестокость была и тогда...

Утром бегу по Свободному переулку: триста шагов по ровному и еще семьсот вверх по склону сопки, чем выше, тем круче. Понятно, что шаги укорачиваются. Взбегу на вершину, окажусь в лиственничной тайге; даурские лиственницы с долгими ветвями под прямым углом к стволам, с красными шишечками в ярко-зеленой мягонькой хвое. На пологости склона, у подошвы, — огуречные грядки; каждый огуречный росток-двулистник укрыт полиэтиленовым колпаком: соленый туман наползает с Японского моря, душит огуречную завязь. В бадейках на прямых коромыслах несут к своим грядкам живое пахучее органическое удобрение из отхожих мест исконные жители островитяне, искусные огородники — сахалинские корейцы.

Корейцы вообще все делают хорошо: лучшие закройщики в Южном (так островитяне любовно прозвали свою столицу) — корейцы; чудо-трубач в оркестре ресторана «Спорт», местный Луи Армстронг, — кореец... Капуста корейского посола — чамча — выше всяких похвал! Лепешки пен-се или кок-су вы едали?! Едва ли! И много вы потеряли! Эти корейские лепешки можно было отведать в единственной в Южном харчевне с корейской кухней, в начале шестидесятых — и пальчики облизать, язык проглотить!

Что-то такое вызревало в среде корейцев на Сахалине, наверное, и в других местах, где назначено было жить — волею вождя народов — этой очень жизнеспособной нации; наращивался слой плодородной почвы для всхода таланта — не только в сфере огородничества, засола капусты, печения лепешек, пошива верхней одежды или игры на музыкальных инструментах... В шестидесятые годы в корейских семьях на южном Сахалине подрастала генерация, пролепетавшая свои первые слова по-русски... Прививка ветви одного этноса к стволу другого, бывает, приносит высокой ценности плод, с признаками не только исходно-этническими, но и с неведомой мастью гибрида.

Послевоенная генерация сахалинских корейцев освоила русский язык как собственный, как почву под огород; оставалось приобретенное возделать, по-корейски бережно взрастить, искусно приготовить... Ну да, на словесной ниве...