Картинки с выставки

Последний необитаемый остров архипелага, составляющего Нью-Йорк, расположен между Бруклином, Манхэттеном и Атлантическим океаном. Хотя меньше километра отделяет его от даунтауна, сюда два века нельзя было попасть, во всяком случае, штатским. Сразу после революции Губернаторским островом завладела федеральная власть, выстроившая сохранившийся до сих пор бастион. Он защищал начинающую страну от англичан и прочих пиратов. Так продолжалось до тех пор, пока не выяснилось, что сегодня стране угрожают не фрегаты, а бородатые люди с ножами для разрезания ковров. Утратив стратегическое значение, остров не приобрел другого и стал анахронизмом, как и его гарнизон.

Живя по инерции, он был военным лагерем, запертым в капсуле. Надежно изолированная от соблазнов Нью-Йорка, здешняя община сплошь состояла из военных с семьями и вела себя так, будто 1950-е еще не кончились. На острове не было баров со стриптизом, в кино показывали лишь невинные фильмы, девушки носили длинные юбки, юноши стриглись под бокс и собирались в армию. Характерно, что ни у кого не было будильника – всех поднимал армейский горнист. В конце концов базу закрыли, и Билл Клинтон отметил последний день в Белом доме тем, что за один доллар уступил Губернаторский остров Нью-Йорку. С тех пор город не знал, что с ним делать, пока все тот же неугомонный Блумберг не открыл его для широкой публики.

Добраться сюда можно только днем, летом и на пароме. По острову передвигаются либо пешком, либо на велосипеде – дороги остались, но машин нет. Людей тоже. Всеобщее запустение напоминает Чернобыль или Зону из «Сталкера». Военный городок – колониальные особнячки для офицеров и кирпичные пятиэтажки для рядовых – стоит заколоченным. Сквозь бетон пробивается трава, балконы опутали лианы, охранявшие секретные объекты заборы покосились от невостребованности. Тихо, пустынно, немного страшно – словно в Бермудском треугольнике. Жизнь ухнула в дыру пространственно-временного континуума, и ты подспудно ждешь встречи с призраками, но вместо них с большой земли приходят художники.

Каждый надеется вновь заселить остров, обставив его своими скульптурами – проволочные жуки, крашеные тотемы, чучела из автомобильных покрышек, абстрактные формы немарких цветов из недорогих материалов. Не придумав пока ничего умнее, город отдал остров скваттерам от искусства, которое пытается отстоять свое место под солнцем в жестокой конкуренции с уже готовой ведутой.

Дело в том, что Губернаторский остров – идеальная точка зрения. Отсюда открывается непривычный и непревзойденный вид на Манхэттен. Отделенный от повседневной реальности полоской залива, Нью-Йорк встает из соленой воды, словно град Китеж на подносе. В погожий день, когда морской ветер сносит облака к северу, забранный стеклом небоскребов Манхэттен сверкает так, что глазам больно, а душе завидно. Я не представляю себе, как с таким видом из окна здесь жили люди, но знаю, что хотел бы оказаться на их месте. Не я один, конечно, но власти, очумев от обилия бесценной пустоты, никак не решатся отдать остров под застройку.

Оно, может, и лучше. Относительно необитаемый остров у берегов Америки сам собой превращается в его музей. Только здесь мы можем ощутить, каким был этот край, когда нас в нем еще не было. Для полноты иллюзии стоит перебраться на другой конец острова. Позади – гигантский город, впереди – пустой океан, в котором теряется одинокая сирота, статуя Свободы. Прямо под ногами – пляж, на отмели вновь завелись устрицы. Между деревьями натянуты сотни гамаков, приглашающих оставить городские заботы ради сладкого ничегонеделания.

Примерно так, лежа в гамаке с сигарой, аборигены, которые изобрели и то и другое, встретили Колумба. Пожалев, что бросил курить, я растянулся в гамаке, старясь не прислушиваться к кипевшему за спиной Нью-Йорку.

Виртуальный музей За и против

Первый раз я пришел в Метрополитен на следующий день после того, как переехал в Нью-Йорк. С тех пор я ни разу не расставался с музеем дольше чем на месяц. И каждый раз, какая бы выставка меня сюда ни приводила, я обязательно навещаю картину, которую музей считает лучшей, а я – любимой: «Жатву» Брейгеля.

Связь с ним началась еще тогда, когда я увидал «Охотников на снегу» – конечно, в «Солярисе» Тарковского, потому что в СССР картин Брейгеля не было. Зато их хватало в Вене, где ненадолго останавливались эмигранты по пути в Америку. Я не хочу сказать, что это обстоятельство стало единственным мотивом, но оно, несомненно, сыграло решающую роль в выборе направления. С тех пор я охочусь за полотнами Брейгеля от Сан-Диего до Праги, а в свободное время захожу к нему в Метрополитен.

– Такая картина не может примелькаться, но за треть века мне уж точно довелось изучить ее досконально, – думал я и свирепо ошибался, что выяснилось после того, как рассмотрел «Жатву» на ретине нового айпада с помощью «Гугла» и его художественного проекта[27].