Но в Новочеркасске уже только старые женщины сохраняли этот старинный казачий наряд. При атамане Иловайском новочеркасские женщины начали одеваться во французские платья и на Дону появились первые портнихи из Москвы и из Варшавы.
В станицах казаки носили или форменные чекмени, или кафтаны синего сукна, шароварыслампасами, высокие сапоги и барашковые шапки. Одеваться в форменную одежду, носить щегольские сабли, украшенные золотом и серебром, надевать ордена и медали, старые кивера считалось щегольством. В станичную церковь казак ходил не иначе, как в том самом мундире, в котором он был на войне. Сабля хранилась из рода в род, переходила от отца к сыну, потом к внуку. Ее украшали, вешали под образа, давали ей почетное место. Таким же почетом пользовалась и пика, которую называли дончихою. Много поработала в это время дончиха и много славы доставила казакам. Сохранялось и дедовское ружье.
Простые казачки носили повойник и кубелек. И то и другое делалось из простого черного сукна.
Казак рождался воином. В семье его не называли мальчиком, а казаком, казачьим сыном. Новорожденному все друзья и знакомые отца приносили что-либо на зубок. Этот подарок непременно был военный: патрон пороха, стрела, лук, пуля, дед дарил и шашку или ружье. Дареные вещи развешивались по стене в той горнице, где лежала мать. Когда по истечении сорока дней мать с сыном возвращалась из церкви, ее встречал отец. Он брал сына на руки, надевал на него какую-нибудь саблю, сажал на лошадь, подстригал ножницами волосы в кружок и возвращал матери, поздравляя ее с казаком.
Когда у младенца прорезывались зубы, отец брал его на лошадь и ехал с ним в церковь, где служили молебен Иоанну-воину о том, чтобы сын их был храбрым казаком. Трехлетние казачата уже сами ездили верхом по двору, а пяти g лет уже скакали, отводя лошадь в табун.
С этого времени мать уже не видала сына. Ей доставались 'j| одни страхи за его жизнь, одна боязнь, что он расшибется. «Болезненький ты мой», - жалостливо причитает казачка-мать над сыном, а он стоит и глаза его дышат отвагою, и жажда подвигов в его душе, и сердце колотится удалью.
17-ти лет он - малолетка. Со многих станиц в одно место собираются казаки-малолетки на смотр. Что смотреть? - 9 когда их никто ничему не учил. И вот, начинались скачки, Ц? стрельба в цель, стрельба на всем скаку, рубка и фланкировка. Разгоревшись отвагою, целые станицы малолеток с полного разгона кидались в реку и плыли на ту сторону с лошадьми, амуницией и пиками. Они рассыпались лавою, скакали друг против друга, схватывались в объятья и боролись на коне. Зимою строили из снега город, водружали на вершине его знамя и атаковали на конях и пешком.
- Чего не могу? Все могу! - говорили казаки и самоуверенно смотрели на всякую опасность, на всякую удалую потеху. Это были живые игры, где нужна была отвага, смелое сердце, крепкие руки и сильные ноги. Они готовили казака к его будущей тяжелой военной службе.
Влюбиться в женщину, грезить девушкой казаку было постыдно. И девушки-казачки, любуясь играми казаков, слушая их песни, даря им цветы и ленты, угощая их стаканом вина, любили их всех, любили казачество и молодцов-малолеток своей станицы. Влюбиться девушке в казака было большим срамом.
Приходило время жениться - об этом думали родители. В отцовском и материнском сердце давно облюбована была невеста сыну и жених дочери. Невеста и жених, достойные и по положению, и по достатку. И между собою родители сговорились давно. Однако, нужно было учинить сватовство.
За несколько дней до этого времени отец или мать говорили сыну:
- Сынок, тебе время жениться. Мы с матерью выбрали тебе невесту. Она хозяйка домовитая и работящая.
- Воля ваша, - отвечал сын и кланялся отцу в ноги. После этого устраивались смотрины невесты. Родители жениха отправлялись в дом родителей невесты на вечеринку. Собирались гости. Гости заводили разговор о хозяйской дочери, хвалили ее красоту, ум, называли ее доброю хозяйкой и просили, чтобы она поднесла им. Мать звала дочь. Та выходила, одетая по-домашнему, но принаряженная, приносила поднос с кубками и чарками, налитыми вином, и обносила гостей. А сама потом скромно становилась в углу. Гости медленно пили, похваливали вино, а жених смотрел на невесту.
- Бог даст, - говорили гости, - она и нас полюбит! Все знали, в чем тут дело, но никто и вида не показывал, что знает. После этого засылали сватов. Сваты начинали дело просто.
- Урядник Мосей Карпович и Маланья Петровна желают вступить с вами в родство, - говорили они.
Если им отвечали: «Благодарим покорно за доброе мнение о дочери, но только мы не можем собрать свадьбу», это значило - отказ. Если же отец соглашался, то он говорил: «Дайте мне посоветоваться, да и ее самое поспрошать, заходите на послезавтра».
Невесту хотя иногда и спрашивали, но она не смела ответить иначе как; «Воля ваша».
В назначенный день сваты приходили уже с хлебом-солью.
- Отец и мать Гаврилы Миронова, - говорили они, - кланяются и просят принять хлеб-соль.
Хозяева, вместо ответа, целовали гостинец.