Картины былого Тихого Дона. Книга первая

То, что Бакланов кидался в самую сечу боя и выходил целым и невредимым, то, что, будучи даже тяжко ранен, он оставался в строю, внушило и казакам и солдатам мысль, что он заколдованный, заговоренный, что его можно убить только серебряной пулей. И верили в него, и боялись, и обожали его казаки!

Скоро с молодцами-донцами, готовыми жизнь свою отдать за него, за славу Дона, Бакланов стал страшен всему Кавказу. Имя донского казака снова было так же грозно, как и в двенадцатом году, как во время азовских походов. С уважением говорили о донских казаках в армии, со страхом думали о них черкесы и татары.

Во всей кавказской армии, казачьих и солдатских полках знали тогда песню про Бакланова.

Честь прадедов-атаманов,
Богатырь, боец лихой,
Здравствуй, храбрый наш Бакланов,
Разудалый наш герой!
Славой, честию завидной
Ты сумел себя покрыть:
Про тебя, ей-ей, не стыдно
Песню громкую сложить
Ты геройскими делами
Славу дедов и отцов
Воскресил опять меж нами.
Ты - казак из казаков
Шашка, пика, верный конь,
Рой наездников любимый -
С ними ты, неотразимый,
Мчишься в воду и в огонь
Древней славы Ермаковой
Над тобою блещет луч,
Ты, как сокол из-за туч,
Бьешь сноровкою Платовой
Честь геройскую любя,
Мчишься в бой напропалую
За Царя и Русь святую
Не жалеешь сам себя
Бают вольный по горам,
По кустам, тернам колючим
Лезешь змеем здесь и там,
Серым волком в поле рыщешь,
Бродишь лешим по горам,
И себе ты славы ищешь,
И несешь ты смерть врагам,
Ходишь в шапке-невидимке
В скороходах-сапогах,
И летишь на бурке-сивке,
Как колдун на облаках.
Свистнешь - лист с дерев валится
Гаркнешь - вмиг перед тобой
Рать удалая родится -
Точно в сказочке какой
Сыт железной просфорою,
Спишь на конском арчаке, -
И за то прослыл грозою
В Малой и Большой Чечне
И за то тебе мы, воин,
Песню громкую споем
Ты герой наш, ты достоин
Называться казаком!

5 декабря 1848 года в Куринском укреплении, где стояли Тенгинский пехотный и 20-й донской казачий полки, произошла тревога. Горцы напали на батальон Тенгинского полка, занимавшийся в лесу рубкой дров. Дело вышло пустое, так как по первому выстрелу уже летели баклановские сотни, и перед ними живо умчались чеченцы. Началась погоня. Один казак, занесенный лошадью, был схвачен чеченцами, да двое свалились, простреленные пулями. Сам Бакланов был ранен. Он вдруг пошатнулся и выпустил поводья. Казаки хотели уже было подхватить его, но он схватил поводья в правую руку, крикнул: «Вперед» и помчался отдавать распоряжения. Пуля перебила ему ключицу левой руки. Кровь проступила через рукав желтой черкески и окрасила се. Но Бакланов, превозмогая страшную боль, продолжал распоряжаться в бою. Только тогда, когда все было кончено и казаки сняли с убитых оружие, Бакланов прилег на бурку и казак платком перевязал ему руку. Верхом вернулся он в Куринское, и туда казаки привезли искусного горского врача.

Вечером казаки разговаривали между собою.

- Как же это могло случиться, - спрашивал молодой казак, - что сам заколдованный Бакланов получил такую сильную рану?

- Э, друг… Он не поладил с самим, - сказал старый казак, - вот он его и подвел.

- Ну, да это ему нисколько и не больно, - заметил сидевший тут же урядник, - потому что сила дана ему от Бога страшенная!..

Замолчали казаки. Храбрость и выносливость Бакланова были так велики, что казакам не верилось, чтобы обыкновенный человек мог все это переносить.

Несмотря на жестокую боль, через четыре дня Бакланов уже стоял в строю и руководил войсками. Он в это время был назначен начальником подвижного резерва в Куринском укреплении.

В марте месяце 1849 года Бакланов стал часто пропадать из своей квартиры. Возьмет с собою двух-трех пластунов, сядет на коня еще до света и уедет с ними. Пропадает весь день, а вернется к ночи. Спрашивать, куда ездил Бакланов у пластунов, это был бы напрасный труд. Они были немы, как рыбы.

Как-то, незадолго до Пасхи, приходят вахмистры к Бакланову и докладывают ему, что людям нечем будет разговеться: все бараны поедены.