Картины эксгибициониста

Начав с маленькой лески, вскоре я перешел на спиннинг. Я узнал, как готовить наживку и где лучше копать червя–пескожила (они оставляют маленькие следы на песке). Разрыхляя землю большим садовым ножом, я надеялся, что моя наживка будет лучшим завтраком для кефали, барабули или камбалы. Однако, оказавшись в числе сотни других рыболовов с точно такой наживкой, я понял, что у рыбы совсем другие вкусы, и на наших червей она никак не реагировала. Поэтому, пристегнув нож к велосипеду, я проехал пятнадцать миль к реке Эйдур, чтобы накопать больших морских червей. Здесь, выше по течению, рыба не могла поймать больших червей, а в низине черви имели привычку кусаться, из–за чего прикормка становилась бесполезным занятием. Это я узнал от одного бывалого рыболова.

«Вся штука в том, пацан, что нужно брать их тепленькими, за голову. Если они тебя укусят, заткни им пасть. Понял?» Благодаря такому нехитрому сравнению я многое узнал о музыке. Я поймал свою первую рыбу — кефаль — и с гордостью принес её домой, а мама приготовила её к приезду бабушки. Я до сих пор следую совету того рыболова.

Пятнадцать шиллингов в неделю, которые я зарабатывал в бакалейной лавке, была неплохой статьей дохода. Но их всё же не хватало на мои растущие увлечения: конструирование моделей самолётов и фотографию. Не считая плёнки, фотоаппарата, фотоувеличителя, проявителя и фиксажа, а также фотобумаги, вывешивавшейся сушиться вместе с бельем, мне требовалась тёмная комната. В то время как первое хобби нуждалось в открытом пространстве без деревьев, электрических столбов и злых псов в момент приземления, второе требовало темноты и уединения. Ничего этого не хватало.

Возможность зарабатывать больше появилась, когда тетя Венди предложила играть у неё на фортепиано по субботам на уроках танцев. И хотя дополнительные пятнадцать шиллингов не могли не порадовать, работу я ожидал с чрезвычайным волнением. Дело в том, что я панически стеснялся общества девочек. Работа подразумевала игру перед эскадроном цветущих представительниц слабого пола, облаченных в трико. Я не мог сдерживать своё развитие, изо всех сил стараясь скрыть его под клавиатурой пианино (хорошо, что это было пианино!). Будучи в полном распоряжении у тети Венди, я доставал нужные ноты, начиная от чечетки и заканчивая балетом, а в это время динамичный дуэт жил в ритме танца, готовя программу для выступления на Уэртингском музыкальном фестивале.

Одна девочка была блондинкой, другая — брюнеткой. И обе являлись причиной бессонных ночей. В конце концов, я набрался смелости, и во время игры в теннис с Кэрол, пригласил её в кино. Моё первое свидание закончилось тем, что домой я ехал с красным от стыда лицом и болью.

Мои школьные оценки отображали как взлёты, так и падения. В течение года я мог показать отличный результат по английскому, и отвратительный по математике. С 1957 по 1960 год по математике у меня было отлично, но по английскому — неуд. Непостоянство в учебе дополняла тройка по музыке, пока в 1960–м я не получил четверку. Школьный отчет утверждал, что у меня несомненно есть талант, но я сомневаюсь, что он имеет много общего с традиционными гимнами, с которых начинались школьные собрания.

Сборник «Английские гимны» требовал, чтобы каждая строфа начиналась с тонического аккорда, дабы напомнить желающим петь дальше, что они находятся в той же тональности и в том же здании. Я игнорировал это правило, что делало собрания короче. Учителя были рады тому, что могли дольше наслаждаться своим кофе.

После окончания школы в июле 1961 года у меня на руках был оптимистичный аттестат. Вот что написал обо мне классный руководитель: «Последний год в школе пошел ему на пользу, и он серьезно улучшил свои отметки по всем предметам. Он обладает чрезвычайной сознательностью и в будущем достигнет успеха». Директор школы добавил: «Очень ответственный и надёжный молодой человек».

После летних каникул я поступил в Уэртингский Колледж Дальнейшего Обучения, где стал всем, чем угодно, но никак не ответственным и надёжным. В отличие от школы, там не было никакой дисциплины. От вас ожидали поведения взрослого человека, которое распространялось и на учебу. Если ты учишься — значит, ты учишься, если нет — вам обычно говорили: «Не тратьте наше время, и ваше тоже». Я рассматривал колледж как компромисс, оттягивающий неизбежный момент вступления в реальный мир. Первый семестр принес одни «уды» и «неуды».