Картины эксгибициониста

В ту ночь я сидел на террасе, смотрел на тихий прибой под сводами пальм и держал в руках бутылку 12–летнего виски. И тут ко мне подбежал Аарон, весьма задумчивый. Его встревожил факт, что когда–нибудь он умрёт. Я вспомнил собственный страх в детстве, моё волнение обнаружила мама, она рассказала мне, что мы не бессмертны. Мой сын Аарон теперь задавал мне тот же вопрос, на который не мог ответить даже композитор Шарль Ив, будь он жив.

— Что случиться, когда мы умрём, папа?

Я глотнул скотч. Всё же, это отличалось от вопроса «Папа, откуда я появился?», на который ответить гораздо проще.

Но Аарона больше интересовало, куда он уйдёт, ему хотелось узнать о смерти и умирании. Когда виски ударил в голову, меня словно навестило озарение и помогло ответить на столь важный вопрос.

— Вспомни самое раннее воспоминание?

Аарон задумался на минутку и вспомнил ранний день рождения. Я попросил его вспомнить что–нибудь до этого. Он закрыл глаза, сморщился, надеясь что это поможет ему выдавить какие–то моменты, словно воду из губки.

— Думай!

Но он не смог ничего вспомнить.

— Примерно так. И если не можешь вспомнить, оно не может быть таким болезненным, верно?

Вроде его удовлетворил ответ, и он нашёл что–то более интересное, например Жизнь!

Мой отец умер в своём доме в Суссексе в 1981 году. Мама находилась рядом.

Я бегал по пляжу Cable Beach в Нассау и почувствовал, будто что–то ударило мне в затылок. Я даже остановился. В голове раздался гул. Я решил, что это из–за солнца и пошел домой принять душ и отдохнуть. Зазвонил телефон и дядя Рон сказал, что папа умер от инфаркта. Именно в этот момент я ощутил удар. Я первым самолётом полетел домой, чтобы быть рядом с мамой и организовать похороны.

Позднее Дэймон задался этим же вопросам о смертности, в частности после операции на сердце у моей мамы. Ему было шесть, и он дал хороший совет бабушке.

— Ты умираешь?

— Надеюсь нет, не сейчас.

— Ладно, но если Иисус придёт за тобой, почему бы тебе не пойти в ванную и повеситься на трубах!

Мама до сих пор смеётся над этим.

Больница Седарс Синай, Лом–Анджелес, 5 октября 1993 г., 5 часов вечера.

— Мистер Эмерсон, мистер Эмерсон… просыпайтесь! Мистер Эмерсон, Вы должны одеться и идти. Давайте, мистер Эмерсон, просыпайтесь, ну же! Пожалуйста! Ваш друг ждёт Вас. Ваш друг Уилл. Пожалуйста, просыпайтесь, доктор хочет поговорить с вами.

Я медленно открыл глаза. Правая рука была в пластыре до самой подмышки и так болела… адски. Если ад похож на эту боль, я туда не хочу. Рука словно хотела увеличиться, но в замкнутом пространстве это невозможно. Я никогда до этого не испытывал такой боли. Она была невыносима.

Доктор Бассетт стоял надо мной и говорил:

— Мы немного перенесли локтевой нерв, а также глянули на лучевой нерв, с ним всё в порядке. Будет немного больно несколько дней, но сёстры Вам дадут лекарства с собой. Вас что–то беспокоит сейчас?

Я только смог кивнуть. Моя рука чувствовала себя, словно Необыкновенный Халк, запертый внутри металлических объятий, но колотящий по ним, чтобы выбраться и заиграть снова.

— Окей, сестра, сделайте ему укол. Увижу Вас через неделю, чтобы снять швы. Потом Вам понадобится физиолечение.

После укола меня снова попросили встать и одеться. Это было нелегко, поскольку в руке всё ещё находились трубки, а я был под воздействием успокоительного. Никого не было рядом, чтобы помочь, и когда я попытался натянуть штаны, то упал, из–за чего иглы в руке порвали вены. Сквозь дымку от лекарств я увидел призрак Уилла Александера, катящего кресло в мою сторону. В тот вечер он был моим ангелом–хранителем. Я мало что помню, кроме того, что он спал на диване в моём номере и присматривал за мной каждый пол–часа. Я глубоко признателен ему и его жене Кэнди за это тяжёлое время.

Дорога к выздоровлению была долгой и болезненной. Мне потребовалось два месяца, чтобы полностью разработать руку. Я потерял много мускульной ткани из–за вторжения доктором Бассеттом в лучевой нерв. Правая рука требовала большой работы, чтобы вернуть силу. Ежедневно я до сих пор слежу за рукой, как и за общим состоянием здоровья. Я хорошо осведомлён о дистоническом синдроме, сказывающемся на музыкантах, у которых была трава рук, мундштук или что там они используют для музыки. Карола Гриндя из ISSTIP[77] сильно помогла мне, и многим другим музыкантам, страдающим от невозможности выступать. Карола — жизнерадостная преподавательница по фортепиано из Румынии, ей уже за восемьдесят, но у неё в команде есть понимающие доктора и физиотерапевты. Вместе они создали ISSTIP, организацию, помогающую музыкантов преодолеть их проблемы и вернуться на сцену.