Картины эксгибициониста

Предпринимая последнюю попытку взбодрить себя, моя память стала перематывать плёнку воспоминаний. Кнопка Play нажата, и я увидел Англию — длиннющая очередь в Norflok Club ожидает увидеть The Nice… это было на следующий день после инцидента с флагом в лондонском Альберт–холле… пушечные ядра, провозглашающие появление Emerson, Lake & Palmer на фестивале Isle of Wight в 1970–м… головокружительную сенсацию вращающегося в воздухе фортепиано на California Jam… рёв семидесятитысячной толпы на Олимпийском стадионе в Монреале после того, как я закончил играть свой концерт для фортепиано с оркестром.

Это была успешная карьера. Мне, бывало, говорили: «Ты всего лишь клавишник, до тех пор, пока можешь играть». Лента внезапно остановилась.

На меня смотрел человек с лицом, выражающем чрезмерную самоуверенность: такое обычно носят, играя Бога на Бродвее. Он знает свои линии (роли) назубок, но тем не прочь отдохнуть денёк-другой перед тем, как попасть в мои линии (вены). Блаженная улыбка превратилась в оскал, так как верхняя губа прилепилась к зубам. Во рту пересохло от страха. Я добился лишь того, что произвел ложное впечатление, пытаясь делать вид, что мне очень нравятся больничные процедуры.

— У меня очень глубокие вены, и ещё я не выношу вида иглы, — объяснил я слабо.

Это проигнорировали. Анестезиолог намеревался воткнуть иглу в мою руку любой ценой: «Я вам кое–что дам, чтобы вы успокоились». Он знает все линии своей роли в совершенстве, пытаясь найти линии моих вен.

— Чудесно! Как насчет хорошей порции коньяка? Смотри, а то я выпью то, что в капельнице!

Бьюсь об заклад, он и это пропустил мимо ушей. Глядя в медицинское назначение, я почувствовал, как пламя разливается по жилам: это драгоценная жидкость, в поисках нужного русла пытается прорваться через мышечную ткань под давлением насоса.

Наконец ему удалось отыскать вену. Я стараюсь не смотреть, но приходится. Больно–то как!

— Теперь всё в порядке?

Без ответа! Боже! Надеюсь, я смогу играть после этого.

Вдруг мороз начал разливаться по руке — значит, все идет как надо. Гулкий рёв, напоминающий рой пчёл, раздался в моей голове, раздался… раз–дааался …дался, пока я цеплялся за осколки сознания …знания …знания… безвольно проваливаясь, …беспомощный …в невесомость, …в бездну… звук колоколов… какофония… в… голове …голо …ве …голо …вее …голо …вее …веее …ееее …ееее …

2. Школьные (невз)годы

Уэртинг, графство Суссекс, Англия, 1946 г.

Рассеивающийся свет, проникая сквозь плотно задёрнутые шторы, отбрасывает причудливые тени и образы. Ребёнку, смотрящему сквозь решетку детской кроватки, они кажутся невероятными. Звуки праздника, доносящиеся из другой комнаты, только усиливают впечатления. Для двухлетнего малыша, осторожно выбравшегося из постели поближе к веселью, всё казалось удивительным волшебством с лёгкой примесью страха быть обнаруженным. Я слушал, как отец извлекает удивительные звуки, сжимая нечто, прильнувшее к его груди. Это вовсе была не мама, а итальянский аккордеон, инкрустированный перламутром, на котором папа научил меня первой песне:

Now is the hour;
For me to say goodbye
Soon you'll be sailing
Far across the sea
While you’re away please
Remember me

И вот пришло время

Сказать друг другу прощай
Скоро ты уедешь
За тридевять земель
Вдалеке от дома
Меня ты вспоминай

Очень грустная песня, полная пафоса, и мне сейчас совершенно непонятно, почему тогда она казалась такой трогательной. Тем не менее, благодаря «Now is the hour» я вошел в мир музыки. Иногда, напевая ее, я как бы возвращаюсь в колыбель своей музыкальной карьеры.

Тогда же я сделал собственное транспортное средство из одного специфического устройства — круглое, цилиндрическое, металлическое и даже с ручкой. Но явно непригодное к езде по дороге. Мы говорим о горшке, а не о самокатах, и трюки на Харли–Дэвидсоне идут ни в какое сравнение с авариями тех лет. «Поезд скрылся за холмом, издавая протяжный гудок», — пел я радостно, сидя верхом на горшке, делая «свои дела». Я и сам издал протяжный звук, когда получил плотный пинок чьей–то костлявой ноги, отправившей меня прямехонько в стену. «Мои дела» разлетелись по округе, и веселье на этом закончилось.

Я был от природы любознательным, облазил все углы в дому, совал пальцы в розетки. Однажды я обнаружил использованный подгузник двоюродного брата и стал выжимать содержимое сквозь маленький кулачок, приготовив свой первый соус.