Картины эксгибициониста

В те дни я встречался с юной английской актрисой, обучавшейся в театральной школе Италии Конти. Она снималась в небольших ролях в различных телевизионных программах, её последней ролью, которой она очень гордилась, была роль одной из школьниц в фильме «Учителю… с любовью» с Сиднеем Пуатье. Она была клёвой, с веснушками на носу, обрамленными тёмно–рыжими волосами до плеч. Меня очень интересовали её рассказы о методах актерской игры. Школа, в которой она училась, поощряла импровизацию в виде проявления всех видов эмоций в общественных местах. Очень терапевтический метод! Они носили большое полотно стекла по оживленной подземке, что подвело меня к одной идее.

— Как насчёт того, чтобы приставать ко мне на сцене?

— В смысле?

— Ты и твои подружки сойдут с ума при виде The Nice в «Марки», и вы запрыгнете на сцену с целью разорвать меня на части.

Мы весело потренировались, она разрывала рубашку у меня на спине. Часто наши тренировки перетекали в постель. Настало время шоу в «Марки», она нервничает и даже выпила несколько крепких коктейлей, чтобы набраться храбрости. Я готовлюсь сыграть соло. Внезапно я чувствую огромное беспокойство в зале и в акробатическом кульбите оказываюсь во втором ряду, где меня раздирает на части компания вопящих фурий, в то время как мою подругу силой выпроваживают из аудитории. Что за восхитительный метод актёрского воспитания! Она так сильно вопила, что Баз с удовольствием выставил её из зала. Я не предупредил База о постановке. Больше я никогда её не видел.

Нас обложили со всех сторон, а мы оказали услугу американцам, укрывающимся от воинской службы во Вьетнаме, сжигавших свои повестки, в то время как Леонард Бернстайн жаловался на то, в каком контексте The Nice использовали его тему из Вестсайдской истории. В конце концов, он всего лишь композитор. Кстати, мы щедро поделились авторскими отчислениями с издателями Бернстайна. В том же году в интервью ВВС он изобразил заученно–удивлённое выражение лица — The Nice? — как будто он никогда и не слышал о нас.

В 1976 году я познакомился с Леонардом Бернстайном в Париже, где ELP записывали оркестр Парижской оперы для “Pirates” из альбома «Works, Volume One». Наш менеджер Стюарт Янг и французский промоутер пригласили меня на его концерт, по окончании которого маэстро принял меня лично. Вероятно, настало время для воздаяния. Вместо этого, после представления друг другу, он отпустил всего пару комментариев, оглядев мой прикид: «Мне нравятся твои кожаные штаны» и «Что я делаю в Париже?», видимо сегодня вечером.

Тему «Америки» мы не затронули, что меня обрадовало. Я рассказал ему, что написал концерт для фортепиано, и Бернстайн изъявил желание дать мне некоторые наставления в одном «маленьком–отдалённом–бистро», и он будет рад увидеть меня там. Отбросив мысли о том, что он мог воспользоваться моментом, чтобы трахнуть меня, я записал адрес.

Стюарт и я нашли место где–то на левом берегу. Длинные деревянные столы, на полу опилки, место освещается свечами — такова картина сладкой жизни ночного Парижа.

Внутри было пусто, мы заказали бутылку красного вина. Медленно бистро заполнялось завсегдатаями, но Бернстайн ещё не появился. Я уже собирался уходить, как под фанфары и с большим апломбом вплыл Il Maestro, с накинутым на плечи кашемировым пальто. Картину дополняли два хорошеньких высокомерных парня в сопровождении. Женоподобное круговое движение руки, напоминающее о королевской семье, можно воспринять как жест, но сейчас избранный просто дал нам понять, что его божественное величество просит не прерывать нашу трапезу.

Мы наслаждались изысканными винами и блюдами, но с его стороны никаких слов признательности не последовало, хотя я очень рассчитывал на них. Тем не менее, я получил персональное приглашение; впрочем, его внимание было где–то в другом месте, наверно, под столом.

С едой покончено… в помещении повисла неловкая пауза… Бернстайн неожиданно обратился к залу сценическим шёпотом, украшенным обертонами тяжелого сарказма.

— Мистер Эмерсон, он сейчас находится здесь, написал концерт для фортепиано.

— Оооо! — воскликнули верноподданные.

— Скажите нам, мистер Эмерсон, сколько частей в вашем концерте?

— Три.

— Ооо, целых три части.

Девчачий смешок издали мальчики, сидевшие по обе стороны маэстро. Как пара прерафаэлитских книжных полок, они конкурировали в своём подобострастии в надежде заслужить кусок пожирнее от дирижерской палочки маэстро этой ночью. Мы со Стюартом изо всех сил старались сохранять спокойствие.

— Прошу вас, скажите нам из каких форм состоит концерт? — настаивал он с сарказмом.

— Первая часть в форме сонаты, переходящая в каденцию. Вторая — в стиле барокко, а третья больше атональная и прогрессивная… почему бы вам не приехать и самому послушать? Вот адрес студии.

Мы встали, готовясь уйти, у тут я поймал его заинтересованный взгляд.

— Завтра вечером я могу увидеть вас, — он снова вызвал смех.

— Хорошо, до свидания!