Картины эксгибициониста

Эта вещь посвящается Джими.

Все это знали.

“Barbarian”.

Вернемся в нашу квартиру. Возбуждение поутихло, необходимо оценить будущее. Скоро выйдет альбом, запланирован британский тур — выглядит многообещающе, чтобы переехать в более просторную квартиру, у нас ведь скоро родится ребёнок. У меня не было выбора, кроме как отдать инициативу в руки Элинор. Но перед тем, как отправится на север по шоссе М1, поступил звонок от Тони Стрэттон–Смита.

— Фрэнк Заппа в городе, он остановился в отеле Кенсингтон Хилтон. Он хочет встретиться с тобой.

И вот я уже стучусь в двери его номера.

К моему удивлению, после часового глубокого обсуждения тактовых размеров, оркестров и авангардных композиторов, он дал мне фортепианную аранжировку, написанную Иэном Андервудом[44].

— Тебе следует выучить это, — сказал он.

Испытав глубокое удовлетворение от встречи, которая достигла такого уровня доверительности, что мне вручили редкий манускрипт, я поспешил домой и немедленно уселся за пианино. Это была очень непростая музыка, но я терпеливо работал над ней пока не добрался до последней страницы в надежде увидеть там логическое завершение. Пьеса как бы обрывалась, и Фрэнк написал: «Продолжение будет позже».

Несмотря на некоторую подозрительность по поводу нас в прессе, немало было и тех, кто оценил наши усилия. В ноябре семидесятого Крис Уэлч написал в Melody Maker:

Eщё один триумф ELP. Им есть, что сказать. Весьма печально, что их пытаются задушить и опустить. Подайте им руку помощи ('elping hand) и слушайте!

Третий концерт группы получился не очень, но по сравнению с рок–фестивалями, он был великолепен. Звук контролировался, и мы могли видеть и слышать аудиторию. Сыграли мы так здорово, что в гримёрку прибежал промоутер, обильно потея. Он умолял нас выйти на бис.

— Нам нечего больше играть, — сказал ему Грег, вылезая из концертного одеяния.

— Но вы должны. Они сходят с ума.

Я откинулся на спинку стула. Было слышно, как топает и свистит счастливая толпа. Понятно, что просто так нас не отпустят.

— Давайте сыграем “Nutrocker”, — предложил я.

— Я больше не играю эту лажу, — рявкнул Грег.

— Пожалуйста, пожалуйста, вы должны вернуться, — молил нас промоутер.

Грег упрямился: «Нет! Мы отыграли концерт. Придется оставить их».

Публика начала ритмично скандировать, встряхивая каждый кирпичик зала.

— Ну пожалуйста! — причитал промоутер.

— Не думаю, что у нас есть выбор, Грег. Давай выйдем и сыграем “Nutrocker”.

— МАТЬ ЕЁ! — заорал Грег, схватив бас.

Когда мы появились на сцене, аудитория безумствовала. Вступление “Nutrocker'a” доставило народу несказанное удовольствие. Но, глянув на Грега, я увидел, что он играл, опустив голову и надувшись. Во мне начал расти гнев, если бы я не играл, то мог изрыгать пламя.

По окончании, не сказав ни слова, Грег швырнул бас и вылетел со сцены. Я последовал за ним. Схватив бутылку красного вина в гримёрке, я разбил её о батарею и подошёл с «розочкой» к нему.

— Ты мерзкая сволочь! Ты долбаная непрофессиональная сука! Никогда больше не делай ничего подобного!

Грег побелел и не мог вымолвить ни слова. Роуди вовремя вмешался и попытался удержать меня. Я продолжал выкрикивать «Ты мерзкий ублюдок!» в тональности фа, но меня вывели из зала к машине и доставили в отель.

На следующее утро, когда мы ехали на следующий концерт, я демонстративно смотрел в окно.

— Я думаю, если у нас возникнут разногласия после концерта, мы должны успокоиться, и только затем спокойно обсудить произошедшее в частном порядке, — произнёс разочарованный голос басиста.

Я промолчал. “Nutrocker” стал нашим любимым номером в конце программы. Сингл с ним даже взошел на вершину хит–парада в некоторых странах Европы в 1972–м.

Инцидент внёс ясность и до конца тура мы хорошо ладили. Очень ладили.

Emerson, Lake and Palmer не были «женской» группой в плане, скажем Led Zeppelin. У нас было мало групи, потому что наша музыка не несла слюнявый романтизм, растапливающий девичьи сердца. Те, кто бывал на наших концертах, обычно приходил в сопровождении приятелей или мужей, нередко с неохотой.

Так что ссор по поводу противоположного пола не было, мы придумали правило, гласящее, что все женщины, «вовлеченные» в тур, становятся «общими». Если ты нарушал правило, то подвергался позору и тебя называли «частным» — частный Лейк, частный Палмер[45] и т. д., пока ты не восстановишь репутацию путем достойной компенсации. И хотя я намеревался оставаться верным браку, с другой стороны, я не хотел отставать от двух холостяков. «Общее правило» по моим суждениям казалось идеальным: 1. Оно сохраняло меня от серьёзных отношений. 2. Оно не лишало привилегии рок–н–ролла (те самые выгоды, которые манили меня в этот бизнес).