На окраине Веспиньяно дом, где родился Джотто ди Бондоне – это его то ли подлинное, «паспортное», имя, то ли сокращение от Амброджо (Амброджотто) или Анджело (Анджелотто). Дом и вправду зажиточный, солидный, красивый, чуть более сохранный, чем полагалось бы зданию XIII века, но зато не стыдно показывать. Слева круто вверх идет тропинка – к блекло-желтой церкви Святого Мартина, где семь столетий назад был приходским священником сын Джотто. Сейчас этот пост занимает отец Жан-Дени из Конго. Он приветлив, улыбчив, лакированно-черен, он оживленно говорит, размахивая руками, стоя под двумя корявыми вековыми кипарисами над домом Джотто – вот она, живая история, перемешанная с мифом.
Понятно, если Джотто учился у Чимабуэ, значит, до него что-то проявлялось в изобразительном искусстве Италии. Еще как. Почти на полвека старше Джотто грандиозный скульптор Никколо Пизано, на десять-двадцать лет – скульптор и архитектор Арнольфо ди Камбио, живописцы Пьетро Каваллини, Дуччо ди Буонинсенья. Не намного моложе Джотто сиенцы Симоне Мартини и братья Лоренцетти, Пьетро и Амброджо. Любой из них – слава и гордость своего города и народа.
Почему же печка? Отчего же такое единодушие: в начале был Джотто?
Сомнений ведь в этом нет. Прежде чем обратиться собственно к творениям Джотто, стоит отметить косвенное – но исключительно важное – доказательство его места в культуре. О других великих художниках Ренессанса рассказывают истории. О Джотто – анекдоты. Это критерий безошибочный. Чапаев всегда будет важнее Котовского, чукча – эвенка, поручик Ржевский – любого генерала: вне зависимости от объективных качеств и заслуг.
Из наиболее известных анекдотов о Джотто – как он в юности, когда Чимабуэ ушел по делам, изобразил на его картине муху, и мастер, вернувшись, безуспешно пытался согнать ее с холста. Еще о том, как Папа Римский направил своего посланника во Флоренцию, чтобы тот привез образцы живописи лучших тамошних художников, а Джотто не стал ничего рисовать и просто одним движением руки начертил идеальную окружность.
Три новеллы посвятил ему в конце XIV века Франко Саккетти. В Новелле 75 – примеры джоттовского остроумия.
Художник с приятелями прогуливался по улице, как вдруг «одна из проходивших мимо свиней святого Антония, разбежавшись, в бешенстве ткнула своим рылом Джотто так, что он упал на землю». Однако он не стал ругаться, а напомнил, что из свиной щетины делают кисти: «Ну, не правы ли они? Благодаря их щетине я заработал за свою жизнь тысячи, а между тем ни разу не дал им и чашки похлебки».
Вопрос о свиньях, кстати, стоял остро. Петрарка, обращаясь к Франческо I да Каррара, просвещенному правителю Падуи, в числе важнейших государственных забот называет устранение свиней с городских улиц, так как они выглядят некрасиво и пугают лошадей. Живописцев, как видим, тоже. Но содержание свиней в городе было привилегией монахов братства святого Антония – так что бороться с этим было трудновато.
Другой пример из Новеллы 75. Один из приятелей Джотто, разглядывая чью-то картину со Святым семейством, спросил: «Почему это Иосифу придают всегда такой печальный вид?» Джотто ответил: «Разве у него нет к тому оснований? Он видит жену свою беременной и не знает, от кого она забеременела».
Саккетти резюмирует: «Большой тонкостью отличается ум таких даровитых людей». Это примечательный пассаж. Начало XIV столетия, время Джотто, да и конец его, время Саккетти, не та эпоха, когда художники были на равных с другими творцами – с писателями прежде всего. Настоящее их признание такими же достойными пришло постепенно, лишь к середине следующего века, если не вовсе в XVI столетии. Объяснение простое: живописцы и скульпторы работают руками – стало быть, они ремесленники. Не зря же на протяжении всего раннего и среднего Ренессанса флорентийские художники, чтобы трудиться легально, платить налоги и вообще быть законопослушными гражданами, вступали в Гильдию аптекарей и фармацевтов (Arte dei Medici е Speziali). Близость профессий обеспечивало растирание субстанций – что порошков, что красок. Любопытно при этом, что гербом гильдии являлась Мадонна с Младенцем – и символ милосердия медиков, и самый частый сюжет художников.
Отсюда эта настойчивость Саккетти: «Джотто не только большой мастер в живописи, но мастер и во всех семи свободных искусствах». Будто живописи мало. Было мало! Из семи искусств живописцу профессионально требовалась разве что геометрия, а остальное – так, факультативно: грамматика, риторика, диалектика (так называемый словесный «тривиум»), арифметика, астрономия, музыка (вместе с геометрией – математический «квадривиум»). Арифметика еще может пригодиться – чтоб не обсчитали с гонораром.
Саккетти, во-первых, поднимает Джотто на интеллектуальный пьедестал, во-вторых, сам себе и другим пытается объяснить высочайший, опередивший время авторитет художника.