Картины Италии

Не важна практическая нелепость, важно, что воспринималась несравненная итальянская соразмерность, прямое и непосредственное соответствие человека бытию. Вот чему учились у них другие народы. Опять-таки речь не о ремесле – слава богу, в российских и иных академиях неплохо учили по слепкам и копиям. Русскому литератору и вовсе чужбина профессионально ни к чему. Но и Александру Иванову, и Николаю Гоголю нужна была сама Италия, всё гармонизирующая собой. Вот почему они просиживали годами в кафе «Греко» на виа Кондотти и в других местах благословенной страны. Им и многим-многим другим нужно было то искусство повседневности, которым в полной мере обладают только итальянцы.

Есть такая болезнь – агедония: неспособность осмысленно и полно получать удовольствие от жизни. Бич, который так и косит современную цивилизацию, хлеще СПИДа. Италия – одно из немногих безотказно действующих против этого средств. Привязанность к Италии – уже прививка.

Надо было видеть Иосифа в конце сентября 95-го года, когда мы с женой гостили у Бродских в Тоскане. Как он выбирал белые грибы и маслины на рынке. Как показывал Лукку и соседние городки. Как заказывал обед (у меня хранится меню ресторана «Buca di San Antonio» с надписью «На память о Великой Лукке, где мы нажрались с Петей в Буке»). Как мы сидели во дворе их дома, глядя, как внизу лесник по имени, конечно, Виргилий (Вирджилио) жег листву. Дым уходил к дальним холмам – тем самым, опять-таки мандельштамовским, «всечеловеческим, яснеющим в Тоскане», которые здесь бывают не только зелеными, но и синими, лиловыми, фиолетовыми. Мария взяла дочку посмотреть на костры. Они уже возвращались, поднимаясь по склону. Бродский оторвался от разговора и, охватывая взглядом картину, полувопросительно произнес: «Повезло чуваку?»

Италия становилась, да и стала уже, для него своей.

По обыкновению, как он умел, снижая пафос и расширяя понятие, Бродский сказал мне о «Пьяцца Маттеи»: «Это стихотворение о том, что у тебя есть воспоминания».

Надо знать места. Называние (и взывание: «о Боже», и обзывание: «бляди!») увековечивает, и более того – облагораживает. Назвать – не только запечатлеть, но и присвоить титул. Поддать с принцем, положить с прибором на джентльмена. Рванина дворянина. Непруха духа. Отсюда, из освоения действительности – раскрут эротической зарисовки в манифест.

«Поэтическая речь – как и всякая речь вообще – обладает своей собственной динамикой, сообщающей душевному движению то ускорение, которое заводит поэта гораздо дальше, чем он предполагал, начиная стихотворение». Это Бродский о Цветаевой, но и о себе, разумеется. Он называл такое – «центробежная сила стиха». И конкретно о «Пьяцца Маттеи»: «К концу – все больше освобождения. Хочется взять нотой выше, вот и все».

Вот и все.

«Он был существом, обменявшим корни на крылья», – сказал Степун о Белом. Похоже. Впрочем, у Бродского корни были всегда – язык. (По подсчетам канадской исследовательницы Татьяны Патеры, его лексикон – самый обширный в русской поэзии: около 19 тысяч слов.) Так что о корнях нечего беспокоиться и нет надобности выставлять их на обмен. А вот крылья – позднейшее приобретение, о чем так выразительно выкрикнуто в строфе XVI. Напрасно только здесь «под занавес» – на дворе стоял всего лишь 1981 год.

Как бесстрашно Бродский повторяет на разные лады слово «свобода», изжеванное всеми идеологиями. Как очищается оно восторженной искренностью. Как причудлив и в то же время логичен переход от графа с павлинами к тому, дороже и важнее чего нет на свете.

Как радостно присоединяешься к этому чувству.

«Пьяцца Маттеи» – может быть, лучший пример того, что настоящий поэт, о чем бы ни заговаривал, всегда говорит то, что хочет и должен сказать.

Усталый раб – из той породы,
Что зрим все чаще –
Под занавес глотнул свободы.
Она послаще
Любви, привязанности, веры
(креста, овала),
Поскольку и до нашей эры
Существовала.

Из книги «Гений места» Квартира на площади: Рим – Петроний Острова в океане

Античный Рим – несомненная ощутимая реальность. Снова и снова приезжая в город, убеждаешься в первоначальном подозрении: две тысячи лет назад он был таким же, как сегодня, минус мотороллеры.