Картины Парижа. Том I

О иезуиты! Предугадывали ли вы все это, когда отец Ла-Шез^{398} опутывал сетями искусной лжи своего царственного исповедника, между тем как другие представители вашего ордена внушали ему варварскую нетерпимость и низкие, мелочные мысли, посягающие на свободу и достоинство человека?! Вы были упрямыми врагами благодетельного света философии, и философы теперь радуются в ваших прежних покоях вашему предстоящему падению! Франкмасоны, опираясь на милосердие, терпимость, благотворительность, будут существовать еще тогда, когда ваши имена сделаются символами чудовищного эгоизма и безжалостного гонения.

182. По соседству с Крытым Рынком

Возле Крытого Рынка еще существует дом, где родился Мольер^{399} — поэт, являющийся нашей гордостью. Тут тянется длинный ряд лавок старьевщиков, торгующих подержанным платьем в плохо освещенных помещениях, так что пятна и полинявшие краски материй становятся совершенно невидимыми.

Покупатель уверен, что купил черное платье, но как только он выйдет на свет, — оказывается, что оно зеленое или лиловое и покрыто пятнами, как шкура леопарда.

Бездельники-приказчики неучтиво зазывают вас к себе, а если одному из них удастся вас заманить, то все остальные начинают преследовать вас по пути своими надоедливыми приглашениями. Их жены, дочери, служанки, собаки — все орут вам в уши; поднимается оглушительный визг и крик, продолжающийся до тех пор, пока вы не исчезнете у них из виду.

Случается, что эти плуты хватают почтенного прохожего за руки или за плечи и насильно вталкивают в лавку, и такие непристойные шутки служат им приятным времяпрепровождением. Иногда бываешь вынужден наказать их за дерзость несколькими ударами трости; но они неисправимы.

В этих лавках можно найти также и все необходимое, чтобы обставить дом с чердака до подвала: кровати, шкапы, стулья, столы и прочее. Если сегодня в Париж прибудет пятьдесят тысяч человек, — они завтра же получат пятьдесят тысяч коек.

Жены этих старьевщиков, их сестры, тетки и кузины отправляются по понедельникам на особую ярмарку, называемую ярмаркой Святого духа и помещающуюся на Гревской площади. В этот день не бывает казней, и они раскладывают там свои товары: всё, относящееся к женскому и детскому платью.

Представительницы мелкой буржуазии, жены стряпчих и все особо бережливые хозяйки приходят сюда за шляпами, платьями, сукнами, даже за готовой обувью, а полицейские подкарауливают тут воров, приходящих продавать краденые платки, салфетки и другие вещи. Здесь их ловят, равно как и тех, которые занимаются воровством на самом рынке; как видно, площадь не наводит их на мудрые размышления^{400}.

Создается впечатление, что на этой ярмарке собраны поношенные женские вещи целой провинции или что это добыча от захваченной в плен армии амазонок^{401}: всевозможные юбки, кринолины, дезабилье навалены здесь целыми грудами.

Вот платье покойной президентши, — его покупает жена стряпчего; юная гризетка приобретает себе чепчик горничной маркизы. Примеряют эти вещи на глазах у всех; скоро дело дойдет до публичной примерки рубашек.

Покупательница не задумывается над тем, откуда взялся корсет, который она торгует; и невинная бедная девушка на глазах матери облачается в корсет, в котором танцовала накануне развратная оперная танцовщица. Все кажется очищенным атмосферой купли-продажи.

Так как и покупательницами и продавщицами являются здесь женщины, то хитрость с обеих сторон почти одинакова. Уже издалека слышатся резкие, пронзительные, грубые голоса кричащих и ссорящихся женщин. Вблизи сцена еще любопытнее. Когда представительницы пола, который здесь никак нельзя назвать прекрасным, разглядывают предметы женского туалета, на их лицах появляется совершенно особенное выражение.

Вечером вся эта груда пожитков, весь этот скарб исчезает точно по волшебству: не остается ни единой накидки; а в следующий понедельник неистощимый склад опять выставляет свой товар.

183. Улица Тиршап

Выйдя из Крытого Рынка, вы попадаете на улицу Тиршап, милую сердцу каждого скряги. «Почему?» — спросят меня. Потому что он там составляет себе костюм, подобно тому как современный писатель создает трагедию из набранных отовсюду кусочков и лоскутков.

Скупой входит в узкую улицу, где развешены тысячи отрезков материи всевозможных цветов, размеров и кроек, и, путешествуя из лавки в лавку, находит наконец нужную ему ткань. Изощренный скупец узнает ее с первого взгляда. Глаз его не обманет; он знает, сколько кусочков требуется на платье, фасон которого запечатлен у него в голове. Он поучает удивленного и недовольного портного и выдает ему и материи и подкладки ровно столько, сколько нужно: ни клочка лишнего. Какая точность! Какая аккуратность! Портной молчит, но удивлен и, видя перед собой человека бывалого, довольствуется одной платой за работу.

Судья, или разбитая кружка. С гравюры Ле-Во по рисунку Дебюкура (Гос. музей изобразит. искусств).