Картины Парижа. Том II

У одного буржуа пропало несколько серебряных вилок. Он обвинил в этом свою служанку и подал на нее жалобу в суд. Суд вынес ей смертный приговор. Ее повесили. А полгода спустя вилки были найдены на крыше одного старого дома, позади груды черепиц; их спрятала туда сорока. Известно, что эта птица в силу какого-то совершенно необъяснимого инстинкта ворует и прячет золотые и серебряные вещи. В церкви Сен-Жан-ан-Грев был сделан вклад на ежедневную обедню в течение целого года за упокой невинной души. Души судей в этом нуждались бы больше.

Отслужить обедню — дело хорошее, но необходимо было бы после этого случая ввести в обиход более тщательное судебное следствие и отменить это наказание, не соответствующее преступлению. Чрезмерная строгость закона сводит его применение на-нет, и столь частые домашние кражи остаются в наши дни почти совершенно безнаказанными, так как и хозяину и судье одинаково претит эта непомерная строгость.

Умеренное, но неизбежное наказание несравненно лучше поддерживало бы порядок. Из десяти служанок четыре оказываются обычно воровками, но никто не решается их обвинять из-за тяжелых последствий. Ограничиваются тем, что отказывают им от места; тогда они начинают воровать у соседа и привыкают делать это безнаказанно.

Очень грустно быть вынужденным постоянно следить за своими слугами, а между тем в Париже, можно сказать, не существует никакого доверия между хозяином и слугой. У хозяйки дома карман всегда полон всяких ключей: она держит на запоре вино, сахар, водку, макароны, прованское масло и варенье. Жены стряпчих запирают хлеб и остатки ужина, уцелевшие от прожорливых клерков. Однажды одна из них, отправившись обедать к знакомым, забыла отдать служанке ключ от хлеба, и младший клерк, желавший поскорее воспользоваться свободным временем, водрузил буфет на спину здоровенного носильщика и, войдя в дом, где обедала хозяйка, громко проговорил: Пожалуйте ключ, сударыня, — вот шкаф.

226. Праздник Тела господня {57}

День Тела господня самый торжественный изо всех католических праздников. В этот день Париж чист, весел, безопасен, великолепен. В этот день, видно как много в церквах серебряных вещей, не говоря о золоте и бриллиантах, как роскошны церковные украшения и как дорого обходился и обходится народу церковный культ, ибо все эти мертвые сокровища накоплены за счет народа.

Говорят, что несколько лет назад, во время процессии в день св. Сюльписа два кавалера ордена Сен-Луи, чтобы польстить гордости и тщеславию кардиналов, несли края их пурпурных мантий, вроде того как лакеи носят шлейф какой-нибудь герцогини. Как возможно, чтобы награжденные орденами воины могли, в надежде на некоторую милость, согласиться исполнять обязанности самых презренных людей — и притом на глазах у всего народа?

Можно ли подумать, видя всю пышность этого празднества, что в городе есть хоть один неверующий?! Все сословия окружают святые дары, все двери украшены коврами, все преклоняют колени, священники являются как бы владыками города, войска отданы в их распоряжение, стихари командуют мундирами; солдаты приноравливают шаг к шагу хоругвеносцев, во время шествия палят пушки, самая торжественная пышность окружает процессию. Цветы, фимиам, музыка, склоненные ниц головы — все заставляет думать, что у католичества нет ни единого противника, ни единого врага, что оно царствует единодержавно и повелевает всеми умами… Все любуются порядком, царящим в процессии, балдахинами, дароносицей, красотой убранства, равномерным движением кадил через установленные промежутки времени; все слушают военную музыку, прерываемую частыми и величественными залпами, пересчитывают присутствующих кардиналов, вельмож, епископов, судейских в красных мантиях, сравнивают церковные облачения и ризы отдельных приходов и толкуют о переносных алтарях. Вот что поражает умы, вот что вызывает поклонение.

Вечером дети устраивают маленькие алтари на улицах; у них деревянные подсвечники, бумажные облаченья, жестяные кадильницы, картонный балдахин, оловянная дароносица. Один изображает кюре, другой иподиакона. Они с пением носят по улицам дары, служат обедню, благословляют народ и заставляют товарищей становиться на колени. Маленький причетник выходит из себя при малейших признаках неуважения к его особе. Большие дети, устраивавшие утром почти такие же церемоний, пожимают плечами и насмешливо улыбаются, когда процессия маленьких попадается им на дороге.

Маркиз де-Брюнуа, сын банкира Монмартеля^{58}, обладавший двадцатью шестью миллионами, ежегодно тратил в Брюнуа в этот день сто тысяч экю на переносный алтарь и на процессию. Желая придать наибольший блеск церковным обрядам, он из разных мест созывал священнослужителей, облачал их в роскошнейшие ризы и устраивал им великолепный прием.