Картины Парижа. Том II

240. Содержанки

Считаясь рангом ниже куртизанок, они в то же время менее их развращены. Они имеют любовника, который им платит, над которым они смеются, которого обирают, и еще другого, которому они платят в свою очередь и ради которого делают тысячи глупостей.

Эти женщины либо становятся бесчувственными, либо любят до безумия. В последнем случае они выплачивают любви дань нежного сердца. С годами ими овладевает безумное желание выйти замуж. Мужчины, предпочитающие деньги чести, женятся на них и унижают себя этим браком. Обычно такими женихами являются бесталанные скрипачи, посредственные художники, бедные архитекторы.

В Персии (по словам маркиза д’Аржанса^{77}) не говорят: Заида, Фатима, но пятьдесят туманов, двадцать туманов (туман на наши деньги составляет пятнадцать экю). «Точно так же, — прибавляет он, — и имена наших содержанок следовало бы заменить названиями: сто луидоров, пятьдесят луидоров, десять луидоров и т. д. Это надо бы сделать для общественного удобства и в назидание иностранцам, которые часто платят непомерно высокую цену за то, что обходится другим гораздо дешевле».

241. «Развращенный крестьянин», сочинение г-на Ретифа де-ла-Бретона

Я отсылал^{78} за сведениями о том, чего сам не мог сказать, к этому столь смело написанному роману, появившемуся несколько лет тому назад. Мощной кистью в нем зарисованы яркие картины порока и опасностей, которым неопытность и добродетель подвергаются в развратной столице. Это произведение, несомненно, принесет пользу, несмотря на чересчур обнаженные и слишком выразительные картины. Ибо не найдется отца, живущего где-нибудь в провинции, который, прочитав эту книгу, не стал бы удерживать своего сына около себя. Современная мания посылать детей в Париж, где они заражаются пороками и гибнут, представляет собой величайшее зло.

Города второстепенные и третьестепенные незаметно пустеют, а бездонная пропасть столицы поглощает не только золото родителей, но еще и порядочность и врожденную добродетель сыновей, которые дорого расплачиваются за свое неосторожное любопытство.

Этот полный жизни и выразительности роман не вызвал никакого отклика среди писателей, а нужно заметить, что только очень немногие из них были бы в состоянии задумать и привести в исполнение подобного рода план. Это молчание естественно должно нас удивлять и вызывать в нас негодование; как несправедливо и нечувствительно большинство литераторов, которые восхищаются одной только холодной и условной красотой и не умеют ценить яркие, смелые черты, присущие сильному и живому воображению.

Неужели царство фантазии совершенно оскудело у нас, и мы больше уже не будем углубляться в широкие нравственные и занимательные сочинения, вроде тех, какими отличается творчество аббата Прево и его счастливого соперника Ретифа де-ла-Бретона? В наши дни тратят все силы на полустишья, на nugae canorae[12], взвешивают каждое слово, пишут академические пустячки. Вот что заменяет порыв, силу, широту идей и разнообразие картин. Какими мы становимся сухими и узкими!

Перу, одаренному такой мощью, остается начертать новую картину; несчастная мать, теснимая, с одной стороны, голодом, с другой — бесчестием, не может избежать грозящей ей смерти иначе, как пожертвовав своей дочерью. В трудной борьбе с совестью она, в конце-концов, торжествует, но умирает среди жестоких людей, извлекавших выгоду из ее страданий и ждавших от нее ужасной и вынужденной жертвы. Она умирает с сознанием выполненного долга, но смерть ее бесплодна: на другой же день после ее смерти дочь ее падает в бездну порока, вернее — уступает несчастью и своей неопытности.

Быть может, мою книгу прочтет какой-нибудь богач, один из тех, которые пользуются своим золотом, чтобы развращать людей. Если он доселе встречал матерей сговорчивых и преступных до такой степени, что я даже не смею здесь об этом писать, то он узнает по крайней мере, что и подобная грустная картина не может быть отнесена к разряду вымышленных.

242. Балы в Опере

Они поддерживают распущенность, освящают ее в силу как бы всеобщего соглашения. Они склоняют даже самые замкнутые характеры отдаться общепринятому развлечению. Балы эти считаются особенно удачными, когда на них царит страшная теснота: чем давка больше, тем довольнее бывают присутствующие.

Когда становится очень тесно, женщины предоставляют себя на волю приливов и отливов, причем их нежные тела прекрасно выносят натиск толпы, которая то останавливается на некоторое время, то начинает волноваться и катится, как волна.