Картины Парижа. Том II

Ломается ли пас у кареты, отказывается ли служить колесо, экипаж поднимается почти с такой же быстротой, с какой упал. Вам говорят: Сейчас здесь произошел несчастный случай, а от него не осталось уже и следов: носильщики, стоявшие на ближайших перекрестках, с громадным рвением оказали безвозмездную помощь. Как только на улице образуется затор, они прибегают и немедленно расчищают путь. Эти услуги, повторяющиеся изо дня в день, должны бы как-нибудь вознаграждаться.

Говорят, что в Турции носильщики таскают на себе тяжести весом до семисот и восьмисот фунтов; наши до этого еще не дошли. Грузчики, носящие на новом Крытом рынке муку, считаются самыми сильными; у них головы точно втиснуты в плечи, а ноги совсем плоские; их позвонки, деревянея, сгибают спинной хребет, который так навсегда и остается согнутым.

Эти люди отнюдь не обладают исключительной силой; они были бы плохими борцами, плохими боксерами, неловкими гребцами или пильщиками. Но они приучили себя к ношению на спине или шее громадных тяжестей и великолепно изучили на практике законы равновесия. Ловкость важнее силы; не бойтесь, что они вывихнут себе руку или ногу, таская непомерные грузы: в анналах хирургии такие случаи крайне редки.

Но на что действительно тяжело смотреть, так это на несчастных женщин, которые с тяжелой корзиной за плечами, с раскрасневшимися лицами, с налитыми кровью глазами встречают рассвет на грязных улицах или на подмерзших мостовых, когда образовавшийся за ночь лед трещит под шагами первых прохожих. В такую гололедицу жизнь носильщиц подвергается опасности, невольно страдаешь за них, несмотря на то, что в них осталось мало женственности. Работа их мускулов не видна, как у мужчин; она скрыта, но вы ее угадываете по вздувшимся шеям, по тяжелому дыханию, и вас охватывает глубокая жалость всякий раз, когда они на ходу в изнеможении произносят крепкое ругательство надорванным, визгливым голосом. Вы чувствуете, что их голос не был создан для этих резких, грубых слов, а тело — для ношения таких невероятных тяжестей; вы это чувствуете, потому что ни загар, ни ежедневный труд, ни огрубелые мозолистые руки не в состоянии превратить их в мужчин. Под толстой, грубой и грязной одеждой, под жесткой кожей они сохраняют еще свои природные формы, те самые, что дают вам возможность на балу в Опере узнавать под масками, в домино герцогинь. Для чуткого человека эти несчастные созданья — все же женщины; они внушают ему глубокую жалость. Как случилось, что женщины оказались у нас доведенными до необходимости исполнять работу, столь не соответствующую их природным силам? И можно ли сказать, что народ, держащий их взаперти, более жесток, чем тот, который отдает их в жертву безжалостному, беспрерывному труду?

Какой резкий контраст! Одна пошатывается, обливаясь по́том под непомерной тяжестью тыкв и других овощей, и громко кричит: Берегись! Дорогу! Другая, проезжающая в легком экипаже, колеса которого едва не задевают громадную, полную до краев корзину, набеленная и нарумяненная, с веером в руках, гибнет жертвой изнеженности. Не верится, что это два существа одного и того же пола! А между тем это так!

Иногда носильщик в один прием захватывает своими крюками решительно всё имущество какого-нибудь бедняка: кровать, матрац, стулья, стол, шкаф, кухонную утварь. Все это добро он выносит с пятого этажа и снова поднимает на шестой. Одного рейса ему достаточно, чтобы перенести все движимое и недвижимое имущество несчастного. Носильщик богаче этого бедняка, так как хозяин вещей заплатит ему за одну только их доставку, быть может, десятую часть их стоимости. Увы! Бедняк вынужден менять квартиру каждые три месяца, так как вскоре оказывается не в состоянии платить по контракту. И его постоянно гонят с одной квартиры на другую.

«Могу ли я его жалеть? — скажет хозяин квартиры. — Не должен ли я сам платить домовладельцу?» А домовладелец скажет: «Не должен ли я платить королю одну десятую своих доходов, да еще восемь су с каждого ливра, которые только что накинули?» Это неизменный предлог, чтобы не оказывать ни малейшего снисхождения бедным.

При рождении сына Франции^{157} все грузчики, носильщики портшезов, трубочисты и водоносы объединяются в корпорации и во главе с музыкой, т. е. с несколькими скрипачами, отправляются в Версаль, где испрашивают себе аудиенцию у короля. Они ждут в Мраморном дворе появления короля на балконе и приветствуют его, держа в руках аттрибуты своего ремесла, причем нередко развлекают публику забавными шутками.

То это какой-нибудь трубочист, спрятанный в трубе, которую несут на носилках четверо его товарищей. Он неожиданно высовывает голову из отверстия трубы и обращается оттуда к королю с приветственной речью. Он говорит, что оберегает от пожаров дома его славной столицы. То носильщики портшезов приносят громадное чучело, одетое в расшитое лилиями платье; чучело держит в своих мощных объятиях крошечного младенца и награждает его нежными поцелуями.