Картины

Но "К радости" еще и невероятная мелодрама — взрывается роковой примус, бессовестно эксплуатируется Девятая симфония Бетховена. В принципе я с полным пониманием отношусь и к мелодраме, и к так называемой "мыльной" опере. Перед тем, кто правильно пользуется мелодрамой, раскрываются широкие эмоциональные возможности. Я способен — как в "Фанни и Александре" — на абсолютную свободу. Только я должен знать, где проходит граница неприемлемого или смешного.

В фильме "К радости" я этого не знал. Связь между смертью жены и "An die Freude" Бетховена выявлена небрежно, с непостижимым легкомыслием. Моя первоначальная история была лучше. Она кончалась просто-напросто тем, что супруги расходились. Правда, они по-прежнему играют в одном оркестре, но жена получает предложение из Стокгольма, что ускоряет развязку. К сожалению, я не сумел воплотить такую незамысловато-горькую концовку. Мои фильмы того периода страдают одним общим недостатком — неспособностью изобразить на экране счастливую молодость. Проблема, очевидно, состояла в том, что я сам никогда не был молодым — только незрелым. Я не общался с молодежью. Я жил в изоляции от нее, а она — в изоляции от меня. Одновременно я с риском для жизни страстно увлекся Яльмаром Бергманом и его манерными молодежными повествованиями, что отразилось на "Летней игре" и является самым серьезным изъяном "Земляничной поляны". Мир молодежи был чужим для меня миром. Я заглядывал в него, оставаясь снаружи. И когда потом мне в моих картинах требовалось воссоздать молодежный язык, я прибегал к литературным шаблонам, кокетливому лепету. В фильме "К радости" я изображаю события не только реальные, но и чрезвычайно личные — отсюда настоятельная необходимость отстраниться, создать достаточный обзор. Я не удержал дистанции по отношению к материалу, и поэтому карточный домик рассыпался. Воплощение личностного мотива в "Летней игре" получилось уже более достойно. Я сумел отстраниться, по крайней мере, на расстояние вытянутой руки. У "Летней игры" долгая предыстория. Началом ее послужил довольно трогательный, если смотреть во временной перспективе, любовный эпизод, пережитый мной одним летом, когда семья жила на Урне. Мне было шестнадцать лет, я, по обыкновению, увяз в школьных заданиях на лето, лишь изредка принимая участие в развлечениях своих сверстников. Я был худ, прыщав, заикался, если не молчал, читая Ницше, да и одет был намного хуже всех других. Фантастический мир лени и распутства в обрамлении первозданного и чувственного пейзажа — а я совсем один. На этом так называемом Райском острове, на дальней его оконечности, ближе к фьордам, жила девочка, тоже страдавшая от одиночества. Между нами возникла робкая любовь, как бывает, когда встречаются два одиноких человека. Она вместе с родителями обитала в большом, по-нелепому недостроенном доме. Мать ее отличалась несколько увядшей, безжизненной красотой. Отец, перенесший кровоизлияние в мозг, неподвижно сидел в музыкальной гостиной или на обращенной к морю террасе. Их посещали удивительные дамы и господа, любовавшиеся экзотическими плантациями роз. В сущности, ты словно попадал на страницы рассказов Чехова.

Наша любовь умерла с наступлением осени, но послужила основой новеллы, написанной мной после сдачи школьного выпускного экзамена. Попав на "СФ" в качестве негра-сценариста, я нашел ее и переделал в киносценарий. Работа оказалась головоломной, я погряз в воспоминаниях, из которых никак не мог выпутаться. Я переписывал сценарий несколько раз, но дело не шло. И тут на помощь пришел Херберт Гревениус. Он обрезал все лишнее, вытащив на свет божий первоначальную историю. Благодаря усилиям Херберта Гревениуса мой сценарий, наконец, одобрили к производству.

Мы снимали в островном мире внешних фьордов. Ландшафт со своим неповторимым смешением культурной застройки и первозданной дикости хорошо вписывался в разные временные планы фильма — в летний свет и осенние сумерки. Налет подлинной нежности усиливает Май-Бритт Нильссон. Камера следит за ней с легко понятной влюбленностью. Май-Бритт, впитав в себя суть истории, своей игривостью и серьезностью преодолела земное притяжение. То были одни из моих самых счастливых съемок.

Но надвигались более суровые времена. Вот-вот должен был вступить в силу запрет на производство фильмов, и "СФ" торопилась сделать шпионский триллер "Такого здесь не бывает" с импортированной из Голливуда Сигне Хассо (шведская актриса и писательница. В кино с 1937 г.). По экономическим соображениям я согласился поставить его и практически на ходу перескочил с одной картины на другую. "Летняя игра" была отложена. В первую очередь следовало делать "Такого здесь не бывает".