Картохин двор

Однажды Мирко приехал с предложением выкупить дом на разговор к дяде. Но Адамо, узнав о настрое племянника, сказал, что дом предков должен остаться в семье. Так они с братьями решили, потому и не продали часть Картохи кому попало. И не согласился. Они сидели на кухне возле пылающего камина и пытались договориться. Разговор не клеился, каждый стоял на своём. Мирко не любил дядю, отношения у них всегда были натянутыми. Но помнил о том, что ему придётся как-то с ним договариваться. Загвоздка была ещё и в том, что Адамо и Марко – далеко не единственные наследники.

– Помнишь, что некоторые твои тёти и дяди уехали в Америку в своё время? – вкрадчиво произнёс Адамо. – Так у них дети родились, а у кого и внуки уже. И все они – тоже наследники. Собственность разделилась на множество частей, кто знает, на сколько…. У меня практически ни с кем нет связи. Но ты, если уж так хочешь… сыщи всех, попроси отдать тебе их долю – и я перепишу свою на тебя. Куплю домик у моря, скоротаю там свои дни. Надоело мотаться туда-сюда…

– Но ты же понимаешь, что это нереально! – вскипел Мирко. Вместе его и Адамо доли составляли большую часть собственности, и Мирко мог заявить свои права единственного наследника по закону об узукапии. Упрямство дяди вывело его из себя. Он резко встал, и его стул с грохотом упал на каменный пол. Наступила тишина. Адамо молча курил. Ему было плевать и на меня, и на всю эту Картохину лирику, но увещевания отца оставались для него незыблемыми. Он ещё помнил добрую легенду про Источник Радости в моём подвале, которую рассказывал ему отец в детстве.… Мирко совладал с собой, помня о том, зачем пришёл, и перевёл разговор:

– Так и рыбачишь?

– Да…. Вот, прикупил небольшой траулер. Люблю море…. В общем, только об одном прошу – дом должен остаться в семье.

– Ну, дорогой дядя…. Задал ты мне задачку! – сказал Мирко, поднимаясь на выход.

– А ты думал, всё просто тебе достанется? Нет уж, поборись немного!

– Да с кем же мне бороться? С тенями прошлого?

– Ничего… Дело молодое, выдюжишь. Вернёшь дом, восстановишь, – подмигнул и криво усмехнулся Адамо, а Мирко махнул рукой, коротко попрощался и уехал.

Прогнозам Адамо не суждено было сбыться. Мирко пытался найти родственников на другом краю света, и с кем-то даже договорился. Смог выкупить ещё несколько частей. К началу девяностых ему оставалось уже совсем немного –  найти шесть человек…. И тогда ушли Адамо и Эдвига – утонули в море во время шторма. В моих стенах остался всего один человек, и тот чужой, не из семьи. Убальдо.

Немного странный, про таких говорят «не в разуме». Нелюдимый и одинокий. Ему нужен был дом, только чтобы иметь крышу над головой. Он не любил ничего, кроме жареной лещины. Насадил везде ореховых кустов и делал заготовки на зиму. Сад же, оливковые рощи и огород не замечал вовсе. Да и за двором не ухаживал. Нина всё удивляется, мол, зачем тут столько банок с полусгнившими орехами? Они же повсеместно – во дворе, в сараях, в подвалах…. А он и не следил за порядком. Таскал кучу разного хлама – вдруг когда что пригодится – да так и сваливал, где придётся.

Договориться с ним о продаже не удалось. Убальдо не хотел ничего менять, его устраивала уединённая жизнь. К тому же, не настолько он был чуток, чтобы понимать, на своём ли он месте. Подрабатывал, где придётся, так и тянул.

Ушёл он тихо. Сидел однажды на ступенях лестницы перед входом, щёлкал свои орехи. Так бывает – внезапная остановка сердца, и человеку уже ничем нельзя помочь. Да и некому было. Убальдо завалился набок, перекрыв полностью вход, и так и остался лежать, пока его не заметили соседи. На похоронах не было никого.

Заметив почти пустое человеческое жильё, на мою крышу повадились прилетать вроны. Чёрные птицы громко ругались между собой на грубом птичьем наречии, в драках своих топтались острыми когтями, взлетали и сразу возвращались в бой. Били по черепице клювами, надеясь отодрать и достать из-под неё жуков и гусениц. Понемногу им это удавалось. Они раздражали меня своими базарами. Уж лучше бы спать беспробудным сном и не видеть того, что стало с моим солнечным некогда царством. Сад постепенно зарастал ежевикой, и без того неуёмная мята захватила всю свободную землю. Плющ убил большинство плодовых деревьев, добрался до стен, и по ним пошли трещины. Я знал, что твари с клювами перестают прилетать туда, где их что-то напугало. Очередным утром, когда вроны снова вернулись терзать мой покой, их излюбленная часть крыши обвалилась вниз с жутким грохотом. Чёрные взвились в небо, скрылись соседнем лесу и больше не возвращались. Потом через образовавшуюся дыру на чердак проникли горлицы и устроили на балках свои гнёзда. Уж лучше горлицы, они баюкают меня своими серенадами, когда поют возлюбленным по весне.