Картонки Минервы

Разумеется, на этот довод тоже найдутся возражения: предположим, к примеру, что в двадцатитысячном году люди научатся путешествовать в прошлое, но только на тысячу лет, так что об этом узнают только живущие в девятнадцатитысячном году, но не мы. Есть, наконец, и такая гипотеза: люди будущего давно умеют (сумеют) путешествовать в прошлое и находятся среди нас со времен неандертальцев, но, выполняя распоряжение властей будущего, они не могут открыться. Они живут среди нас, а мы об этом и не догадываемся.

Всем ясно, как такая гипотеза может придать задора политикам и журналистам, которые всюду ищут заговоры и скрытые смыслы: все наши беды происходят от этих не раскрывающих своего лица пришельцев. А вдруг Андреотти[244] и Кракси тоже из них? Но возможно ли, чтобы они совершили то, что они совершили (если они это совершили), у себя в будущем прочитав в старых газетах, что за это их будут судить? А если они прибыли из прошлого? И как можно считать гостями из будущего тех, кто составляет политические прогнозы, — ведь они всегда попадают пальцем в небо?

С другой стороны, эти гости из будущего должны все время содействовать исключительно развитию человечества: в самом деле, если произойдут какие-то серьезные беспорядки, это подготовит чрезвычайно неприятное (для них, не для нас) будущее (для них настоящее). И вот самая смелая гипотеза: они всегда жили среди нас, выделяясь своими знаниями: тот, кто нашел в горле миндалину; Сократ, Коперник, Пастер, Эйнштейн и так далее. Вот почему они умнее нас: то, что земля вертится, а эм равно цэ в квадрате, они еще в детстве учили в школе. Черт побери! Такое соображение могло бы утихомирить распри в академической среде.

Но если все гении явились из будущего, как у них получилось (получится) стать такими гениальными, если в прошлом были одни никчемные людишки, не передавшие векам ничего интересного?

1995

Красная Шапочка, USA 1997

Известно, что по мере распространения требований политкорректности даже народные сказки переписывают таким образом, чтобы они не содержали намеков на любое неравенство и не ущемляли прав никакого меньшинства, включая семерых гномов, которых надлежит отныне называть «людьми нестандартного роста». В свете этих требований я решил переписать сказку о Красной Шапочке — с полным уважением к любым возможным политическим, религиозным или сексуальным предпочтениям. Чтобы позволить истории развиваться в политически корректном климате, я перенес действие в США, богатые, помимо всего прочего, лесами, населенными дикими животными.

Итак: Красная Шапочка, человеческое существо, не достигшее еще возраста зрелости, в одно прекрасное утро зашла в лес, где не собирала ни грибов, ни ягод, потому что была членом АСОС, Ассоциации Сохранения Окружающей Среды. Ее только волновала возможная встреча с волками. Правда, она была членом АПИРВСЖМ, Ассоциации Полного И Равноправного Взаимодействия С Животным Миром, которая приветствовала в том числе и то, что некогда в репрессивном языке именовалось «животным совокуплением». По счастью, ей повстречался волк, состоящий в ААЖ, Ассоциации Антропофильных Животных, поощряющей свободные сексуальные контакты между животными и представителями человеческого рода.

Они договорились о свидании в близлежащем мотеле. Волк отправился туда ожидать ее, переодевшись в предвкушении предстоящего коитуса в роскошное домашнее одеяние. Но в тени притаилась Бабушка Красной Шапочки. Мы не скажем, в какие ассоциации она входила, упомянем лишь вкратце, что она была поборником педофилии, инцеста и каннибализма (помимо нон-вегетарианства). Жаждая соединиться со своей юной внучкой, Бабушка проникла в мотель, проглотила волка и обрядилась в его одеяния — потому, в частности, что она принадлежала к закрытому обществу КИЖ, Клуб Имперсонаторов Животных.

Красная Шапочка, трепеща, приблизилась к ложу любви, где, как она думала, ее ждал Волк, но оказалась перед Бабушкой, которая немедленно подвергла ее насилию, то есть съела. При этом она не жевала, потому что, забыл я упомянуть, принадлежала также к некоему обществу, религиозному, физкультурному и диетологическому одновременно, члены которого считают греховным и некошерным пережевывать животную пищу и обязуются глотать ее целиком, — каковое обязательство представляется мне не более невероятным, чем женское обрезание или запрет на переливание крови.