–Господа. Наше существование вне Эроса исполнено иллюзиями. И насчет морали. Морали нет. Те, кто изобрел естественную мораль, весьма мало знакомы с природой. Чрезвычайно трудно провести линию между нормальным и ненормальным, особенно когда дело идет о человеке и его потребности в самовыражении. Взгляните на эти картины. Видите ли вы здесь любовь?
–Только муки творчества! – смешливо крикнули из зала.
–Извращение!
–Такое искусство противоестественно!
–А природа не знает определения «естественно», я уже говорил, что она изначально андрогинна. И кто скажет, может, этот художник запечатлел первоначальное воплощение мира? Когда все люди были круглыми, соединенными по двое плечами и бедрами, ходили прямо, только вперед или назад, а если хотели идти быстрее, то неслись кубарем как вихрь креста, опираясь на все свои восемь конечностей…
Зал грохнул хохотом.
–Волошин, признайтесь, вы сами это намалевали!
–Подзаборная живопись! Клоунада!
–Примитив!
–Вы нас мистифицируете, Волошин!
–Нет, пусть скажет, что он делал на Иль де Жюиф ночью!
–Скажите, Волошин!
Макс смиренно склонил свою кудлатую голову.
–Слушал пение тамплиеров.
Зал нервно загудел.
–Разве вы не знаете, что семьсот лет назад там был сожжен гроссмейстер со всем капитулом ордена?
Зал озадаченно ждал продолжения.
–Ночами слышны их голоса.
И – не давая опомниться, Макс стал читать звучным речитативом:
–Славься, Мария. Хвалите, хвалите крестные тайны во тьме естества. Муля-Пракрити – Покров Божества. Дремная греза Отца Парабрамы, сонная Майя Праматерь-материя. Грезы из грезы – вскрываются храмы. Жертвы и смерти живая мистерия. Люди…– вдруг задиристо закричал Волошин, – вы могли бы жить счастливо! Наслаждаться так, будто только что родились и сейчас умрете! Эрос – это Христос! Ангелы – это будущие демоны! Человек выше Ангелов! А грешник ближе Христу, чем праведник!
Свист и протестующее улюлюканье заполнил аудиторию до краев, студенты подскакивали с мест, схватились в споре друг с другом, начался такой шум, что Лиля очнулась и стала опасливо озираться.
В это время за спиной Макса из-за кулисы к стульям пробрался какой-то юнец, схватил особенно странную картину и резко опустил ее себе на голову. Полотно с треском порвалось, а сам «герой» шутовски встал посреди сцены и начал кривляться.
–А вот этого не надо! – пьяненьким голосом вскричал изящный юноша в пиджаке, который был ему явно велик.
Юноша изо всей силы рванулся с первого ряда, – длинный и тот, что с моноклем, только переглянулись, – и в одно мгновенье выскочил на сцену. Удерживая свою шляпу двумя руками, он как бык, понесся на студента. От удара в живот студент упал, но тут же вскочил на ноги и пошел на обидчика. Все произошло так быстро, что Макс не успел ничем помочь положению: Сашенька запнулась о свои же длинные брюки, шляпа отлетела в сторону, а волосы рассыпались по спине. Инкогнито ее было раскрыто.
–Женщина!
Зал разразился аплодисментами, разделился на два лагеря, но и тот, и другой лагерь были благодарны Максу за доставленное удовольствие и возможность свободно изъявлять свои принципы.
–Да здравствует исторический материализм, прогресс и феминизм! – вскричал женскими голосами зал.
Сашенька почему-то решила, что следует кланяться на аплодисменты, и начала, глупо улыбаясь, будто слониха в цирке припадать на колено. Вспышка магния на миг ослепила ее, Сашенька упала бы, не подхвати ее Макс.
–Бей провокаторов! – вскричал зал мужскими голосами.
–Кажется, нам пора, – философски изрек длинный.
–Бегство оправдано, – отозвался тот, что с моноклем.
Оба вскочили, и как раз вовремя: потому что приверженцы материального уже схлестнулись в драке с приверженцами духовного, и одному Богу известно, чем это грозило закончиться.
–Полиция! – истошно завопил кто-то.
–Мира не существует! – истерично провозглашал женский голос.
–Бей их! – крикнул другой истеричный голос, уже мужской.
–Господа, вы не джентльмены! – Макс сгреб Сашеньку в охапку, и поэты растаяли в начавшейся потасовке.
Вслед за поэтами из аудитории поспешно вышел чернявый парень.
Лиля сидела на скамье, невидяще глядя прямо перед собой…
***
Домой она вернулась поздно. И к порогу Воля уже полностью выветрился из ее головы.
Лиля поднялась по деревянной скрипучей лестнице на второй этаж, где жила с матерью в небольшой квартирке, открыла дверь в прихожую, не глядя на крючок, повесила старенькое пальто. Из глубины комнат доносились привычные вздохи: мать Лили постоянно пребывала в тоске. Девушка села на скамеечку, задумчиво стала развязывать шнурки на ботинках. Ботинки были высокие, с каблуками разной высоты, но эта мера от прихрамывания не спасала. Разулась в темноте и принялась изучать, проводя пальцем, кожу промокшего ботинка. Так и есть, палец нащупал трещинку. Надо ли срочно отдавать в починку или все-таки можно доходить сезон, принялась вяло размышлять Лиля. И вдруг вспомнила великолепные ботинки Саши Орловой, и чуть не задохнулась от завистливого удушья.