Картонная мадонна

Волошин отложил вилку, встал, резко двинув задом венский стул под собой, и галантно склонился над протянутой к нему ручкой в желтой перчатке. Поцеловал выше бортика – точнее, пощекотал усами и не слишком-то ухоженной бородой.

–Ах, Макс! – Сашенька горестно закатила глаза.

Волошин обошел стол, отодвинул ей стул. Орлова села и тут же принялась глухо рыдать. Максу стало неудобно, он начал озираться… И краем глаза заметил, что «клетчатый» гражданин притаился за кадками с растительностью и смотрит на них как тигр, узревший добычу, словом – едва не подергивает кончиком хвоста.

–Ты не представляешь, что я переживаю с этим тираном! – Сашенька подносила платочек к глазам, – Он мучит меня своей беспричинной ревностью и точь-в-точь сумасшедший. Все твердит одно и то же: запрещаю то, запрещаю это. Он запретил мне видеться с тобой! Я так устала, Макс! С того вечера у меня не было ни дня покоя. А ты даже ни разу не позвонил! Скучал?

Макс заметил, что кусты в кадках нервно шевельнулись – тигр сгруппировался и готовился к прыжку. Поэт хихикнул, нежно взял Сашеньку за руку и сладострастно, насколько позволяла физиономия, заглянул ей в глаза.

–Дорогая, как же, скучал! Без тебя, право, очень скучно! И, позволь, если б я позвонил – твой троглодит просто съел бы тебя вместо ужина. Не хочешь ли позавтракать, кстати?

Сашенька чахло посмотрела на меню – тело ее алкало иной пищи. И заговорила страстно:

–Если бы ты любил меня, ты бы не дал этому деспоту так издеваться надо мной!

–Позволь, – уточнил Волошин, отхлебывая кофе, – Здесь я бессилен: он твой муж.

Сашенькины плечики снова вздрогнули от готовых прорваться рыданий.

–Да, но если б ты хотя бы умел стрелять…

Макс замер, осмысливая сказанное, а когда до него «дошло» – откинулся на спинку стула и от души расхохотался.

–Дорогая, я не карающий серафим, а узы брака священны.

–Скажи это кому-нибудь другому, – обиделась Сашенька.

Макс подал знак проходящему мимо официанту:

–Принесите даме чаю и десерт, лучшее.

–Сию минуту-с!

–Итак, моя дорогая, зачем ты меня позвала? – хоть он и поглаживал ее ручку, Сашенька снова обиделась, вспыхнула – все, что Макс говорил сейчас, было невпопад.

–Ирония не уместна, Макс. Хочу тебя предупредить, – холодно начала Орлова, – Мой муж… он…

Она не успела договорить, потому что поэт, исключительно забавы ради, повинуясь шаловливому сытому настроению, потянулся через стол облобызать ее золотистую кожицу, открывающуюся между бортиком перчатки и рукавом платья. В этот самый момент «клетчатый» одним рывком преодолел расстояние от кадок до их столика и дал Волошину хлесткую пощечину.

Макс вскипел. Вскочил. Схватил стакан с водой у проходящего мимо официанта. И выплеснул нахалу в лицо.

Сашенька обмерла, заметалась…

Публика перестала работать ртами и вилками – зал затих, только механическое пианино в сотый раз наяривало что-то бравурное.

Господин утер рукой лицо, с ненавистью глядя на Макса, затем суетливо стал вытаскивать что-то из кармана.

–Ах! Боже мой! Дорогой, не надо, не надо! – запричитала Сашенька одними губами, а изгиб ее тела принял весьма характерную позу – такую позу обычно принимает героиня кинокартины перед тем, как разъяренный муж пальнет в нее и любовника.

Наконец, господин вынул скомканное письмо и с пафосом швырнул его на стол.

–Милостивый государь! Прошу-с ознакомиться. И не крутить более с чужими женами – можете обжечься!

–Так вот оно что!

Волошин едва удержался, чтоб не расхохотаться. Но, соблюдая закон жанра, резко схватил письмо, тряхнул его, разворачивая, и прочел. Это был малосодержательный, но многословный и весьма бездарный перечень упреков и нотаций, оканчивающийся фразой: «с огнем шутить опасно, так-то-с!».

–Полагаю, вы Сашенькин муж?

Господин, было, взвился, но овладел собой.

–Совершенно точно-с. И считаю своим долгом требовать сатисфакции!

Сашенька ойкнула и осела на стул.

–Всенепременно!

Макс покосился на застывшего рядом с открытым ртом официанта, тот сразу зашагал по своим делам. Посетители ресторана с двойным рвением вернулись к тарелкам, забренчали и загалдели. Какая фортуна, однако: прийти на завтрак и получить вдобавок бесплатную порцию скандальчика, который попадет в вечернюю прессу!

***

Лиля, облокотившись о парапет моста Поцелуев, смотрела на быстро текущую Мойку. Недавно по мосту пустили трамвай, и от пробегавших со звоном и гамом трамвайных вагончиков на душе становилось еще светлее.

Удивительно, как буквально в один день может преобразиться мир! Хотелось петь и скакать, как девчушки с косичками. И небо расчистилось. И погода установилась теплая. И люди вокруг улыбались. Отчего бы?

Лиля сошла с моста и побрела в сторону Адмиралтейства. Уроки позади, домой не хотелось. Хотелось лелеять солнечных зайцев, они дурачились и скакали наперегонки – таким было настроение Лили. Мысли невольно строились в ритмический ряд, но тянуться за бумагой она не спешила: успеется.

И как это раньше она не замечала, что жизнь может быть так беспричинно чудесна?