Картонная пуля

— Теперь верю. А че ты все время бога вспоминаешь? Протестант, что ли?

— Н-не знаю. М-может… Серега, выпусти меня…

— Погоди, еще не время. Сколько там народа? — я кивнул в сторону дома.

— Трое, ой, то есть четверо еще, — Своровский засуетился, пытаясь мне угодить. — Клянусь, правду говорю! Ну и бабы еще. Десять их…

— По две, значит, на брата. Фамилии дружков назови.

— Корнищев, Бердов, Петухов и Зверев.

— Кто главный?

— Корнищев.

— Все кемеровские ребята?

— Да. Только Зверев местный. Из Бердска.

— Они все были во время покушения на Краснопольского?

— Да. И еще один был. Которого ты подстрелил. Толька Ширяев…

— Я-то подстрелил, но не убивал.

— Правда! Его Петухов… Нельзя нам было светиться. Куда нам его было девать?..

— Теперь давай заказчика называй.

— Не знаю. Он с Корнищевым договаривался. А у нас не принято лишний раз болтать, да оно и безопаснее — когда меньше языком работаешь… Знаю, что мужик какой-то, типа сумасшедшего. Но обеспеченный, при деньгах…

— Как это — типа сумасшедшего?

— Несерьезный. Он, прикинь, из-за бабы тронулся. Этот Краснопольский с его бабой связался, поэтому тот его и решил искоренить…

— Из-за Насти!?

— Ну, я ж и говорю.

Вот тебе раз! Неожиданный поворот! Если Своровский не врет. А ведь не врет! Смысла нет. Значит, все время я искал заказчика совсем не в том ареале обитания. Наверное, Зиновьев именно это имел в виду, когда сказал, что Краснопольскому убрали полчерепа совсем по другой причине. Я не сомневался, что работают деньги, а оказывается, все дело в страстной любви.

— Он и Настю заказал? — уточнил я.

— Сначала нет. Мы отслеживали Краснопольского, около… нет, три недели… И получилось, что проще всего его достать, когда он с этой Настей встречается — место безлюдное, минимум охраны. Корнищев пошел к этому заказчику и объяснил, так мол и так — или никак, или в лесу во время свидания, но тогда нет гарантии безопасности для телки. Тот, заказчик то есть, поломался и согласился. Только сказал, чтобы, по возможности ей жизнь сохранить. Но мы тогда для себя сразу решили никого не оставлять… Тебе Корнищев может больше рассказать, он же все это на контроле держал. Я ему скажу, он расскажет…

— Спасибо, Коля. Зиновьева знаешь?

— Какого Зиновьева?

— Ну, Зиновия.

— Знаю. Сильно пантовый! Только не в Кемерово. На местном рынке. Только у нас с ним никаких дел. Наоборот, Корнищев ему чего-то накосячил, но я не в курсе.

— Ты намекаешь, что не Зиновий заказывал Треухина?

— Вряд ли Зицовий. Да, точно не он.

— А Терехина знаешь?

— Твоего другана, что ли? Знаю, конечно. Он ни при чем. Мы его заставили тебе позвонить… Серега, не могу больше! Выпусти из воды. Век тебе буду служить!

И впрямь парень выглядел неважно. Огромный ледяной залив высасывал из него остатки тепла. Синими дрожащими пальцами он скреб ледяную кромку, оставляя на ней розовые пятна.

— Я вот чего понять не могу, — размышлял я вслух, — почему вы, можно сказать, не тронули Терехина, а за мной гоняетесь, как будто я — главный приз.

Неужели было непонятно, что я в ментовку с докладом не пойду?

— Это-то понятно. Это все из-за Корнищева. У него к тебе какой-то личный счет образовался. Он у нас немного… Увлекается, знаешь… В голову себе вбил, что должен тебя достать во что бы то ни стало. Мы его убеждали, что не надо… Это все он! Он тебя сильно хочет достать… Только он… Хочешь я тебе его сдам?

Теряя тепло, Своровский говорил все тише.

— Мать Насти Треухиной — ваша работа? — продолжал допытываться я.

— Мать Треухиной? Которую машина сбила?.. Нет. Зачем она нам?

— Как это зачем? Чтобы выйти на Настю.

— А Настя зачем?

— Хочешь сказать, что она как свидетельница вас не интересовала?

— Нет, не интересовала… А что она видела-то? Ничего не видела, и ее никто толком не видел…

— А возле «Универсама» три дня назад кто в нее стрелял?

— Первый раз слышу.

— Такой мэн, в светлом плаще…

Из гортани неудачливого моржа вырвался лишь птичий клекот.

— Что? — переспросил я.

— Ей-богу, не знаю. Это не из наших.

Узкие синие губы Своровского покрылись инеем. Если выпустить его из проруби, пожалуй, все равно не выживет, и до бани сам не доползет… И даже из воды не выберется. Да и не хочется ему больше куда-то вылезать, бороться и испытывать новые страдания от борьбы.

Но я ошибся. Синее лицо исказила судорога последнего усилия и изо рта вырвался крик:

— Помогите! Братцы! Помогите!