Выражая свой гнев, я яростно подергал поржавевшую сетку и, повернувшись в сторону слабо дующего ветерка, остался стоять, не решаясь более опуститься в дурно пахнущее месиво. Перед моими глазами словно в немом фильме проходили все те, с кем меня столкнула судьба за последние месяцы. Вот наши первые проводники: Нгуен Винь и Кинь До. Вот администратор гостиницы, где мы жили в течение нескольких относительно спокойных дней. Вот кузнец, починяющий карбюратор нашего генератора. Прикрытые брезентом убитые зенитчики, дневальный в казарме строительных рабочих с тарелкой риса в руках, Лау Линь… Тоскливая боль затопила все мое существо, едва я ощутил, как словно бы ее теплая рука скользнула по моей шее. Вот и ее смела некая железная метла, метущая всех подряд без разбора и пощады. И так ли виноват Юджин Блейкмор в ее столь нелепой смерти? Стрелял-то он в меня! А почему стрелял? Надо думать, боялся, что мы сами его найдем и уничтожим. Он наверняка видел, что наши соратники сделали со спасательной экспедицией. (Вертолет же не сам по себе сгорел на болоте.) И вот он, оставшись в джунглях совершенно один, лишь с севшей рацией и пистолетом, тоже превратился в затравленного зверька, палящего во все, что, по его мнению, представляло опасность.
И вот печальный результат одного лишь крохотного эпизода бесконечной войны. Погибла не только замечательная девушка, но наверняка и еще масса народа рассталась с жизнью в тот злосчастный день. Как я сам-то уцелел? Неужели благодаря той змее? Я тут же припомнил недобро сверкающие бусинки черных, настороженных змеиных глаз, и холодный озноб заставил меня нервно передернуть плечами.
Потянулись часы унылого ожидания. Так и не осуществив свою вендетту, я простоял с самого утра в позорной, заваленной сухими собачьими экскрементами клетке, ожидая, когда меня оттуда выпустят. Случилось это не скоро, часов в девять, а до той поры, по-моему, все немногочисленные обитатели городка успели налюбоваться на слегка протрезвевшего примата во вполне соответствующем антураже. Конечно, выбраться из места моего заключения можно было довольно легко, но я решил выдержать характер и показать, что я не какой-то там записной дебошир и вполне способен достойно выдержать заслуженное наказание.
Полковник тоже появился около моей тюрьмы в сопровождении своих неизменных телохранителей и некоторое время молча наблюдал за мной, стоя метрах в четырех от загона.
— Ну как, утихомирился, парень? — наконец произнес он, делая два шага по направлению ко мне. — Что это тебя вчера так разобрало?
Сказать было нечего, и я угрюмо отвернулся в сторону.
— Угу, — сделал еще один шаг вперед Пал Палыч, — сказать тебе, как я понимаю, нечего.
Максим, которого я видел лишь краем глаза, наклонился к уху начальника и что-то прошептал.
— И что с того? — слегка отстранился от него тот. — Мне-то как прикажешь поступить. Если каждый из нас будет по всякому поводу и без повода на людей с ножом бросаться…
— Я ни на кого не бросался, — подал я голос, — просто случайно не туда забрел.
— И куда же ты брел на самом деле? — тут же поймал меня на слове полковник.
— Американца искал.
— Хотел ему харакири сделать, что ли? В Советской Армии такой способ убиения противников не предусмотрен, — издевательски захохотал Пал Палыч. — Это лишь у японцев харакири в ходу, но не у нас. К тому же он пленный и поэтому содержится под надежной охраной. А ты что, никак за эту вьетнамку решил с ним поквитаться?
Я хмуро кивнул.
— Стало быть, ты ее знал до этого, — быстро сообразил полковник, — раз у тебя такие чувства разыгрались.
Я кивнул вновь.
— Пойдем, поговорим, — указал он Андрею одними глазами в мою сторону.
Тот вынул ключ от замка и тут же освободил меня из заточения. На сей раз мне пришлось рассказать историю всей нашей эпопеи, начиная с того времени, как в полку начали подбирать возможных кандидатов на поездку во Вьетнам.
Единственное, о чем я умолчал, так это о том, как, будучи во внеочередном наряде, подслушал под дверью в штабе о планах по поводу самой идеи об организации такой поездки. По моим словам получалось, что я оказался в составе группы совершенно случайно, по закону слепого случая. Впрочем, как и все остальные. Поведал я и о том, как занимались на полигоне, как долго плыли в составе морского конвоя, как попали под первый обстрел и понесли первые потери. Конечно же немного рассказал и об истории своего короткого знакомства с Лау Линь.
Слушали меня молча, не перебивая, несмотря на то что рассказ со всеми разъяснениями занял не менее двух часов. И даже когда, я закончил, напряженное молчание длилось еще достаточно долго, и я поневоле начал догадываться, что моя вчерашняя выходка может иметь самые неутешительные и далеко идущие последствия. «Самое малое, — размышлял я, украдкой поглядывая на сумрачные лица моих собеседников, — меня сегодня же отправят на местную гауптвахту и затем вышлют обратно на Камчатку. И не просто вышлют, а с каким-нибудь особым предписанием или ужасной характеристикой».