Карты четырех царств.

— Я тебя вижу, женщина. Как говорил дурной Эмин? Мои глаза наполнены и рады. Тьфу, аж песок на зубах от южной приторности, — вервр вздрогнул, деловито осмотрелся. — Так. Я вспомнил и сопоставил. Давно я… тут?

— Кажется, два года, — ответил Ул.

Нома ничего не могла сказать — она смотрела на вервра, окончательно поверив в его возвращение… и рыдала! Иногда сгибалась и резко, громко вскрикивала, снова выпрямлялась и плакала. Она мертвой хваткой держала руку вервра и всё равно боялась, что упустит эту руку — теплую, настоящую.

— Лофр, — темные глаза вервра полыхнули звериной желтизной, когда взгляд нащупал обломки. — Клоп… Ага, дурня Шеля мой Левый всё же вышвырнул. — Вервр склонился к цветку и долго его рассматривал. — Эй, враг! Знаешь, что ты принес? Хотя откуда б тебе знать. Ты же слепой на оба глаза и безмозглый, как все младенцы. Это амаими, или свет жизни. Амаими росли только в мире нэйя. Давно… даже для меня давно. Теперь точно вспомнил: один атл, он умел рисовать… наверное, как ты. Он нарисовал амаими прямо по живому цветку, и тем создал пожелание тепла и жизни. Не просто так нарисовал. Старался во исполнение заветной мечты своего лучшего друга — альва. Альв укоренил чудо и думал, что каким-то там нарисованным цветочком укрепит родство душ. Вот только одна из душ была каменная. А дальше, — вервр оскалился. — Дальше тот мир погиб, и альв погиб, и мой друг Тосен погиб, пытаясь их спасти. Слишком много боли, совсем мало света. Последний амаими сгинул.

— Альв, он был… — Ул не посмел вслух выговорить свою догадку.

— Он любил ту, кого теперь принято называть королевой. Дурень деревянный, любить надо живых и теплых, — вервр потянулся, крепче обнял свою Ному. Взрыкнул: — Шэд! Шэд, я безмерно скучал.

Ул обхватил голову руками, пытаясь сообразить, что же он натворил! Наверняка король… или как его называть? Тот альв, древний… он желал передать последний привет своей жене. А вместо этого — вот что получилось.

С запястья Ула стекла змейка, и освобожденный от ножен клинок вывалился в явь, зазвенел по стеклу поля. Змейка выросла, протерлась вдоль бока, приветственно коснувшись тыльной стороны руки и оставила на запястье новый браслет. А сама еще более выросла…

Шэд взвился тугой пружиной, мгновенно окутал Жесхара с головой и словно впитался в него, стал второй кожей — змеиной, узорчатой, с глазастым и зубастым капюшоном на голове вервра.

Вернувшийся из небытия вервр потянулся, прямо глянул на солнце, и сыто, длинно зашипел сквозь зубы: «Хорош-шо»…

— Бес, то есть как же тебя… вас теперь? Ан Жесхар, — в голове вихрем крутилось безумие, Ул едва мог связно говорить. — Я ведь наверняка… я был… то есть, должен был отнести цветок… Я слышал шепот там, в междумирье. Я не понял ни слова, ни полнамёка!

— Амаими растут только там, где им есть место. Ты укоренил его. Значит, ты справился, — вервр погладил себя по макушке, точнее, Шэда-капюшон — по морде. Прищурился. — И каково тебе быть палачом? Хотя я знаю ответ, не мычи оправдания. Как все дурни, ты пошел туда, сам не знал куда и взялся искать то, что сам не знал что… вместо обычных дел и планов, которых от тебя ждали умные существа.

Жесхар запрокинул голову и рассмеялся, Шэд на его голове тоже улыбался широкой пастью-капюшоном и шипел, веселясь. Ул смотрел, радовался передышке. Так и так — вервр прав — ответа у него нет. Очень удобно сменить тему и обсудить иное, но тоже важное.

— Я перерисовал нашу карту и вернул вам. Да: вы же еще тогда сказали, что я виновен и после… после вы будете судить меня. Теперь у вас есть право, — смутился Ул. Он уже и сам понимал, что сказанное много примитивнее сделанного и звучит фальшиво.

— Перерисовал, — промурлыкал вервр, раскрыл ладонь и рассмотрел послушно явившуюся карту. — Амаими и Шэд. Свет и яд жизни. Сгодится. И вернул? Значит, теперь моя очередь разбираться с королевой. Аш-ш… нескучно. Я-то хорошо понимаю, куда стоит пойти и зачем. Да, ей тоже будет нескучно, обещаю. Я займусь. Вот только оглашу твой приговор, он прост: живи, сколько сможешь. Ты уже начал понимать, как это больно, жить долго? — вервр подтянул еще ближе жену, которая ненадолго отстранилась, пытаясь заглянуть в лицо своего Ана, ощупать его кожу, проверить пульс… Вервр обнял Ному обеими руками, притиснул к груди. — Прекрати рыдать, даже обгадившие скалу голуби пока живы. Неужели так сложно принять то, что не ты вылечила меня?

— Ан! Да как ты можешь…

— Гнев истиной нобы, который много слаще слез нобы, — промурлыкал вервр. Поднял голову и взглядом предложил Улу обернуться.

У кромки тени, конечно же, стояли все те, кто добыл Ула из изнанки бессмертия. Смуглый воин, Лэйгаа, Лоэн и малыш-«котёнок» со своим вервром-волкодавом…