Он и вернулся. Оттуда позвонил ей, сообщить, что отпуск совсем короткий, работы полно. И, наверное, в рейс поедет прямо отсюда, тем более, все равно ехать в аэропорт, в Симферополь. Жена согласилась. Вежливо пожелала хорошо отдохнуть. И дальше ограничивались короткими официально-дружескими звонками. А еще он поздравил ее с днем рождения, радиограммой. Получил ответную — спасибо.
Ждал ли я, задумался Андрей, стоя рядом с женой в лифте, ждал ли, что она потребует решительного разговора, или попросит остаться, возмутится в конце-концов, что за жизнь такая у них. Сейчас казалось, не ждал. Потому что в тот самый первый приход в новую квартиру, и еще один, через пять месяцев рейса, казалось ему, убедился, не нужен он ей в ее новой жизни. Обида была, это точно. Может быть, все-таки ждал, что она почувствует нехватку его рядом с собой. И скажет об этом прямо.
— Заходи, — Ирина вошла первая, и не побежала, как он опасался, наводить порядок, может быть, убирать с глаз чьи-то мужские вещи, нет, встала в прихожей, стаскивая мягкие сапожки.
— Пришлось замок второй поставить. Воруют по квартирам. А я днем постоянно на работе, и еще раз в пару месяцев ездим на семинары и слеты. Ключ я тебе дам, лежит вон, в вазочке. Возьми сейчас, чтоб не забыл.
Андрей поставил в угол тубус с картами. Опустил руку с курткой в ней.
— Думаешь, надо?
— Что? — она повернулась в дверях кухни. Стройная, в белых носках под джинсовыми штанинами. В обтягивающей синей майке с глубоким вырезом. Смотрела вопросительно и напряженно, будто пытаясь понять, будто сказал не по-русски.
«Парни слюнями облились бы. Пашка сказал бы нифигасе, какая секси-телочка… Это моя жена».
Мысль сложилась так, будто он самому себе приказывал восхититься и возжелать. Почему-то надо было — приказывать. Странно.
— Мы с тобой два года отдельно. А ты мне — ключи. Ключ.
Ирина подняла темные, тщательно прорисованные брови. Татуаж, вспомнил Андрей некстати.
— Ты мне муж, Дрейка. Или у тебя кто появился? В этих твоих морях. Или в Рыбацком?
— Нет, — медленно сказал он, сам слушая слово, которое почему-то казалось неверным, — никто. Никого у меня. А ты?
Ирина ушла в кухню, зазвенела там посудой, открыла кран, плеская водой.
— Сюда иди. Есть хочешь? Нет, Дрей, у меня никого нет. А даже если и был бы. Прости, вечно забываю, что вы, мариманы, не понимаете сослагательного наклонения. Просто вот говорю — у меня никого нет.
— Я не хочу есть, — он стоял в дверях, смотрел на эти ее белые носочки, такие трогательно-девичьи.
Ирина поставила на стол тарелку. Повесила полотенце на крючок. Привычка такая у нее — вспомнил Андрей, руки не в ванной мыть, а в кухне.
— Тогда пойдем в комнату, — она подошла, беря его руку и глядя чуть снизу, — в нашу. Спальню.
Неловко сталкиваясь, они вместе прошли в спальню, к которой Андрей так и не смог привыкнуть когда-то. Широкая низкая тахта, убранная полосатым покрывалом, была для него неуютной, и просыпаясь, он злился, когда спускал ноги и натыкался на всякие дурацкие приступочки. А еще слишком белый свет в настенных панелях и дурацкий навесной потолок с разводами, словно спишь в отделе супермаркета.
Ирина села, на то самое покрывало в широкие полосы. Потянула его, усаживая рядом. Сказала немного растерянно:
— Я соскучилась. Правда.
Может быть, ей от меня что-то нужно… Андрей послушно сел рядом, обнимая мягчающее тело, и целуя жену в яркие губы. Скользнул руками по талии под маечкой, нашел лопатки, застежку лифчика, как всегда — тугого, чтоб правильно держал большую Иркину грудь.
Она уже дышала коротко, прерывисто, закусывала губу, закрывая глаза, прислушивалась не к нему — к себе. Чтоб чуть позже раскрыть широко, и уже смотреть, не отрываясь, низким шепотом подсказывая, что он должен сделать и как…
Он все это помнил. И что за черт, удивился сейчас, держа пальцы на неудобных крючках застежки, помнил, но ничего не чувствовал. Полгода жизни монахом. И вдруг…
Ирина открыла глаза. Распахнула резко, но в них не было того выражения сосредоточенности на своем, плывущего наслаждения. Смотрели требовательно.
— Мне надо в ванную, — сказал Андрей, — я быстро, ладно?
В полутемной ванной (ее освещение тоже раздражало Андрея, как и количество зеркальных поверхностей) стащил джинсы, скинул рубашку. Опираясь руками на раковину, приблизил лицо к отражению с блестящими растерянными глазами. Потом разделся и влез под душ, постоял просто так. И в полотенце вернулся обратно, сел на край тахты. Ирина уже лежала, чуть прикрытая простыней, опираясь на локоть. На приступке стояла откупоренная бутылка вина и два высоких стакана. Андрей плеснул в оба, себе больше половины, резко выпил и налил еще.
— У тебя кто-то есть, — Ирина взяла стакан, усаживаясь повыше. Простыня соскользнула, показывая крепкую большую грудь с темными сосками на белых треугольниках незагорелой кожи, — есть, и ты меня совершенно не хочешь.
— Да нет же! — Андрей махнул вторые полстакана. Попробовал налить еще, но промахнулся, плеснул вином на смятое покрывало, поставил бутылку на место.