Карты судьбы

Я снова остался один. Без Элджи. Без Габриэллы. Почему Габриэлла хотела от меня избавиться? – Я отодвинул ставшую привычной горечь предательства. Думала, как и все они, что я собираюсь претендовать на трон? Или боялась, что я вспомню то, что может мне не понравиться? Все ли ее истории были правдой? Единственный, кто мог прояснить это, был Альберт, но он избегал меня. Очень скоро во дворец, впервые за долгое время, должны съехаться мои родственники, а Габриэлла ни разу не упомянула о Королевском совете. Не должен ли я был предстать на нем этакой хихикающей копией Айрата? Я потер лоб, прогоняя воспоминание о только что смотревших на меня глазах. Глазах друга, возможно, дочери Альберта… Меня предала Габриэлла, а я только что – пусть невольно – предал Габи. Потом. Я подумаю об этом потом. Мне нужна ясная голова, чтобы все обдумать. Я должен знать больше о своем прошлом. И никому не верить. Каждый из них вливал в меня по капле яда. Я уже не мог быть другом Элджи, и любить Габриэллу, и уважать Альберта. Возвращая мое прошлое, жизнь взамен отнимала у меня настоящее.

Он появился в моей комнате глубокой ночью – бледный, с всклокоченными черными волосами и дикими свирепыми глазами, – совсем непохожий на того учтивого сдержанного принца, которого мне довелось увидеть в замке Эл-джгеберты.

– Габи! – крикнул он. – Где Габи?

– Не знаю, – я шагнул навстречу и наткнулся на стену ненависти и боли.

– Я просил, – сказал Альберт шепотом, – я просил тебя. Ты давал мне слово.

– Почему ты не сказал мне, что она девочка? – крикнул я, заражаясь его безумием. – Я бы ни за что не взял ее с собой!

– Ищу ее, – сказал Альберт, – ищу и не могу найти, хотя чувствую, как ей больно. Она не отзывается. Первый раз она не отзывается, Гордон! Что ты сделал? Что? Ты…

– Не сходи с ума! – заорал я. – Что я с ней мог сделать? Что я ей мог сделать? Я привязался к ней не меньше, чем ты!

Он не спускал с меня свирепых серых глаз.

– Если с Габи что-нибудь случится, ты заплатишь за это, Гордон! – Альберт повернулся, плащ метнулся на его прямых плечах, словно крылья летучей мыши.

– Ты по-прежнему зовешь меня Гордоном?

– А как бы ты хотел, чтобы тебя называли?

– Ашуром, конечно.

– Ашу-уром?… – Альберт обернулся, я увидел его кривую улыбку. – А, так Габриэлла тебе сказала…

– Не только она. И Грудда, и Айленд…

– И ты считаешь, что на совете мы признаем тебя своим братом Ашуром? – язвительно спросил Альберт.

– Ты этого не хочешь?

– А почему ты этого хочешь?

– Альберт, – сказал я, глядя в его глаза. – Представь себе человека – одинокого, немолодого уже человека, – который внезапно находит свою родину. Свою семью. Чего вы все боитесь? Почему заставляете меня желать того, чего я на самом деле не желаю? Единственное, чего я хочу, – быть вашим братом. Неужели это так много? Ведь я же не самозванец, и ты знаешь это!

Вот уж не думал, что могу быть таким велеречивым… Я сморщился и умолк. Альберт молчал. Он молчал, но ощеренное злобное его лицо словно растекалось, отмякая, и приобретая обычное задумчивое выражение.

– Может быть… – сказал он и так же, как я, поморщился. – Может быть. Ведь и я небеспристрастен. Я очень хорошо помню, каким ты был, и не думаю, что с годами твое честолюбие уменьшилось. Кто знает, куда завтра направятся твои мысли. И кто их повернет…

– А откуда ты это можешь знать? Он качнул головой.

– Я видел сон… в городе кипела битва – и ты был тому виной. Тебе говорили? Я вижу вещие сны.

– Например, о Габи?

– Да… я очень надеюсь, что он не сбудется. И очень боюсь, что сбудется.

– Скажи, Габи – твоя дочь? – наконец я спросил о том, о чем давно хотел спросить.

Альберт неожиданно улыбнулся, и его лицо опять стало прекрасным.

– Могли ли столь мрачные личности, как я с Ганелоной, зачать такую солнышко-девочку?

Я глядел на него во все глаза.

– Так она не твоя дочь?

– У Ганелоны был мимолетный возлюбленный до меня… он давно умер. Не говори об этом Габи. Она – все, что у меня осталось от Ганелоны. Но вернемся к тебе. Когда состоится совет, я скажу, что ты – игра природы, похожая на моего умершего брата. И не я один. Это повторят Арон и Анкер. И не надейся на нежные чувства Габриэллы… кстати, где она сегодня, почему не в твоих покоях? Потеряла к тебе интерес? Поняла, что с тобой не так легко играть?

Я сел на кровать, закинув ногу на ногу. Зло усмехнулся.

– И каково же чувствовать себя богом, Альберт?

Он тяжело облокотился о спинку.

– Ты тоже в свое время решал чужие судьбы, не считаясь ни с чьими желаниями и надеждами. Все мы платим за свое прошлое, помним мы его или предпочитаем забыть. Настало твое время платить.

Он пошел к дверям – высокий, несколько сутуловатый. На пороге оглянулся, смерил меня взглядом и добавил:

– Если оно у тебя еще есть.