Карты судьбы

Я стояла, прислонившись лбом к камню — холод ноющей болью входил в кости черепа — и смотрела, как он идет: очень усталый, понурый, очень старый человек… Сутулясь, волоча ноги, он шел, похоже, сам не понимая, куда. Шел, потому что иначе бы просто упал — лицом в месиво камней, льда и снега. Он подошел ко мне почти вплотную и поднял голову. Смотрел долго, очень долго, словно не видя меня или вспоминая, где меня видел. Я не шевелилась, глядя в его глаза — черные и холодные, как скалы Сунгана. Кто вернулся ко мне? Ингри? Сагвер? Кто-то третий? Или лишь пустая оболочка, оставшаяся от них?

— Все… — сказал он.

Мы возвращались. Ингри чуть впереди, я сзади, следя, как бы он не свалился с лошади. Всех моих трав и настоев хватило только на то, чтоб он влез в седло и кое-как в нем держался. Он молчал, но когда-нибудь он расскажет, каково это — драться со смертью, с судьбой, с самим собой…

Если я когда-нибудь решусь его об этом спросить.

Ингри остановил лошадь, и я с усталой покорностью увидела, как, горбясь, намотав на запястье поводья, он достает непослушными пальцами свой мешочек с картами Судьбы. Ингри прикрыл глаза, слегка покачнувшись (я протянула руку — поддержать — и опустила), медленно вытянул колоду, бережно раздвигая блестящие лаковые карты. Погладил их кончиками пальцев, словно не решаясь загадать или вытянуть загаданное…

И вдруг резко, коротко размахнувшись, кинул карты вперед-вверх.

Немо открыв рот, я смотрела, как неведомо откуда налетевший вихрь радостно подхватил рассыпавшуюся колоду, закружил, понес над пропастью, над дорогой, над белизной снегов и чернотой скалистых пиков. Ингри сидел, сгорбившись в седле, и глядел, как летят над Сунганом двести человеческих судеб, двести несбывшихся надежд, двести незаданных вопросов, двести жизней, двести смертей… Ветер швырнул мне в лицо колючую пригоршню снега — и карту. Машинально поймав ее, я взглянула и разжала пальцы. Мелькнула маленькая, пестрая, невиданная в Сунгане птица…

Я воровато оглянулась на Сагвера — не заметил ли? Ингри смотрел на меня, и глаза его на изможденном бледно-снежном лице были теплыми и живыми. Они улыбались.

— Едем, Гвенда, — сказал Ингри. — Едем домой.

— И он так и не вернулся на свой юг?

— Думаю, нет. Думаю, он нашел в морозном Сунгане то, что оказалось ему дороже щедрого солнца и южной благодати…

— А его карты? — тихо спросил Дайяр. — Что с ними случилось? Так они и сгинули там, в горах?

— Может, и сгинули, — согласилась гадалка. — А может, однажды той дорогой через перевал шла женщина. Может, она увидела что-то пестрое на белом снегу. Может, наклонилась и подняла эту вновь собравшуюся колоду. Может, теперь эти карты не дают своей хозяйке покоя и снова и снова гонят ее в путь-дорогу. Может, эта женщина раскладывает их для ночных странников и тем самым меняет их судьбу…

Тишина. Молодые люди молча смотрели на нее. Гадалка пожала плечами и мягко сказала:

— Я сказала — может быть…

Дайяр вновь принялся перебирать отброшенные карты. Постучал пальцем по одной.

— А я знаю, что это за знак! Дорога, ведь так?

— Так.

— Ты убрала из моего расклада дорогу? — недовольно спросила Санни. — Что же, мне теперь придется остаться навеки-вечные здесь, в этой корчме?

— Дороги бывают разными, моя девочка. Разными бывают цели. Вот что, например, гонит в путь-дорогу тебя? — спросила женщина Дайяра. Тот посмотрел на нее, на Санни. Сказал просто:

— Я ищу место, где можно построить новый дом.

— Дом? — невольно переспросила Санни.

Дайяр подался ей навстречу. Развел сильные широкие ладони: