Карусель

— Дженни, я не могу ничего поделать с тем, что не люблю тебя. Я не могу ничего поделать с тем, что люблю другую.

— И какие у тебя планы? — спросила она, ошеломленная и испуганная.

— Я уеду.

— Куда?

— Бог знает!

Какое-то время они молча стояли друг против друга, пока Дженни пыталась разобраться в сумятице мыслей, которые носились у нее в голове, теснясь и словно танцуя в буйном, безумном ритме. Осторожно вошел дворецкий и передал Бэзилу записку со словами, что ее велела принести миссис Мюррей. Бэзил не открывал ее, пока слуга не ушел, а потом, прочитав, без единого слова протянул ее Дженни.

Можете сказать жене, что я решила выйти замуж за мистера Фарли. Я никогда больше вас не увижу.

Х.М.

— Что это значит? — спросила Дженни.

— Разве не ясно? Один человек сделал ей предложение, и она собирается согласиться.

— Но ты сказал, она любит тебя.

Бэзил пожал плечами и не ответил. Луч надежды пронзил сердце Дженни, и, вытянув руки, взволнованная, она подошла к нему:

— О, Бэзил, если это правда, дай мне еще один шанс! Она не любит тебя так, как я. Я была эгоистичной, склочной и требовательной, но я всегда тебя любила. О, не бросай меня, Бэзил! Позволь мне попытаться еще раз завоевать твою любовь.

— Мне очень жаль, — ответил он, опустив глаза. — Слишком поздно.

— О Боже! Что мне делать? — воскликнула она. — И даже теперь, когда она собирается замуж за другого, ты любишь ее больше всех на свете?

Он молча кивнул.

— И даже если она выйдет замуж за этого человека, она будет любить тебя. Мне нет места между вами, и я могу уйти, как уволенная служанка. О Боже, Боже! Чем я такое заслужила?

— Мне очень жаль, что я причинил тебя боль, — прошептал Бэзил, глубоко тронутый ее страданиями.

— О, не надо меня жалеть! Думаешь, мне сейчас нужна жалость?

— Лучше нам уйти, Дженни, — мягко произнес он.

— Нет, ты сказал мне, что больше не хочешь меня видеть. Я пойду своей дорогой.

Он посмотрел на нее, колеблясь, но потом пожал плечами:

— Тогда до свидания.

Он вышел, и Дженни проводила его глазами. Сначала она едва могла поверить, что Бэзил ушел. Казалось, он вот-вот вернется и заключит ее в объятия. Казалось, он снова поднимется по лестнице и скажет, что до сих пор ее любит. Но он так и не появился, и из окна она увидела, как он зашагал по улице прочь.

— Он так рад, что ушел от меня… — прошептала она.

Убитая горем, она рухнула на пол и, закрыв лицо руками, безудержно зарыдала.

14

Наконец Дженни поднялась и спустилась по лестнице. Тихо открыв дверь, вышла на улицу. Хотя она очень устала, бережливость на уровне инстинкта помешала ей взять извозчика, и тяжелым шагом она направилась к Ватерлоо. Вечер выдался холодным и темным, мелкий ноябрьский дождь промочил ее насквозь, но в своем величайшем унынии она не замечала ничего вокруг. Дженни шла, глядя прямо перед собой, переполняемая отчаянием, и не видела ни домов, ни людей. Она прошла через толпу на Пиккадилли, как по пустой улице. Укутавшись и раскрыв зонтики, люди спешили домой или, невзирая на суровую погоду, просто прогуливались. Время от времени Дженни горестно всхлипывала, и обжигающие слезы начинали струиться по щекам. Дорога казалась бесконечной, силы быстро покидали ее. Все ее члены налились свинцом и невыносимо болели. Но она не желала ехать, ибо легче переносить боль в движении, чем в состоянии покоя.

Она перешла Вестминстерский мост и наконец, едва осознав это, оказалась на Ватерлоо. У нее был такой вид, что носильщик решил, будто она пьяна. Дженни спросила, когда будет поезд, и присела в ожидании. Лучи электрических ламп с трудом пронзали сырой воздух, и помещение вокзала в тусклом свете казалось огромным и словно изрытым пещерами. Появлялись и исчезали люди, ходили с багажом носильщики, приезжали и уезжали поезда. Все происходящее отпечатывалось в измученном сознании Дженни с отвратительной жестокой яркостью.