Карусель

При всей своей женственности Света была иногда грубой и резкой. Ласковых слов она никогда не произносила, кстати, мне это нравилось: я не любил, когда меня называли «котиком», «зайчиком» или «масиком». Даже в постели она не была нежной, скорее, сосредоточенно деловой. Испытав наслаждение — Света не была фригидной женщиной, — она теряла к партнеру интерес и становилась равнодушной, холодной. И на лице ее было написано: «Ну, заканчивай же поскорее и оставь меня в покое!» Она даже притворяться не умела...

На кухне Света могла лишь сделать салат, ну, разве еще яйцо сварить. В порыве откровенности признавалась, что мать с детства оберегала ее от плиты, мол, ручки белые испортишь, ты красивая, и мужчины должны тебя на руках носить... Иногда, будучи в игривом настроении, высокая девушка весом в шестьдесят девять килограммов, капризно просила:

— Андрей, возьми меня на ручки?..

Я брал и носил ее по комнате, но после этого какое-то нытье чувствовал в мышцах, хотя никогда не был слабаком, приходилось и штангу поднимать весом в сто килограммов, но это было давно, когда я еще учился в Ленинградском университете на филфаке.

Света никогда не отказывалась помыть посуду или вытереть в комнате пыль, но пока она собиралась, а Света не любила ни в чем спешить, я успевал сам все сделать. За годы холостяцкой жизни я научился готовить, стирать белье и рубашки на «Малютке», поддерживать чистоту и порядок в квартире. Продолжалось это и теперь. Света предпочитала, придя из института, посидеть на кухне за столом с сигаретой во рту и чашкой черного кофе в руке. Она была не прочь и выпить, но я уже повел атаку на ее привычку пить и курить: вино покупал редко, демонстративно открывал форточку, когда она закуривала. И, само собой, стыдил: мол, молодая девушка, а замашки у тебя сорокалетней матроны...

В первый же год нашего знакомства я все-таки отучил Свету курить. Подсовывал ей вырезки из газет, где сообщалось, сколько вреда приносит курение, какое количество людей на земле умирает от рака легких и гортани, как грубеет голос у женщины, утрачивается женственность.

— Мне это не грозит, — упорствовала Света. Это верно, женственности в ней хоть отбавляй.

Мне нравилось смотреть, как она причесывается, закидывая тонкие руки назад, как натягивает колготки на длинные ноги, вертится перед зеркалом с раскрытой косметичкой.

Из отрывочных признаний Светы я открыл для себя совсем другого Лешу Налимова. Оказывается, он был отъявленным бабником: волочился за каждой симпатичной девушкой, просил Свету познакомить с ее подругами из института, почти каждый вечер после работы бегал на свидания. У него такие же приятели с холостяцкими квартирами, где они собираются веселыми компаниями и устраивают гулянки...

— Надеюсь, ты теперь там не бываешь? — ревниво спрашивал я.

— Я думала, и ты такой же, — сказала Света, — когда он привел меня сюда.

— Ты разочарована?

— Я не терплю коллективный секс, — улыбнулась Света. — И потом учти: я очень ревнивая.

— А курить бросай, — уговаривал я. — Тебе это не идет.

— Я последнюю, — упорствовала Света, выхватывая из пачки очередную сигарету.

Я стал ужесточать борьбу: вытаскивал из ее сумочки пачку с сигаретами, комкал ее и выбрасывал в мусорное ведро, один раз даже сломал газовую зажигалку. С месяц Света курила лишь в институте, но потом бросила. Как она заявила, ей надоело со мной «собачиться» из-за этого. Очень многие с трудом отвыкают от курения, Света же бросила легко. Теперь даже в компаниях не курила. Кстати, Света ни к чему по-настоящему не привыкала, могла бросить курить, уйти от мужчины, не испытывая при этом никаких сомнений, — все это мне пришлось испытать позже...

А вот отучить ее пить я так и не смог. Когда я перестал выставлять на стол вино — Света любила шампанское и марочные сухие вина — она перестала ко мне приходить. Я крепился две недели, а когда она как ни в чем не бывало позвонила и сказала, что хочет навестить меня, бросился в магазин за шампанским — тогда еще спиртное можно было купить.

В девятнадцать-двадцать лет, а случается, и до тридцатилетнего возраста, многие тянутся к приятелям, компаниям. Будто боятся остаться один на один с собой. У меня подобной тяги никогда не было, как не было и скучно самому с собой.

Посторонние люди не то чтобы меня очень уж раздражали, просто я не испытывал желания общаться с ними. Мой единственный настоящий друг проживал в Калинине. Вот общение с ним мне всегда доставляло искреннее удовольствие. Но последние годы мы встречались все реже. Друг женился на враче-окулисте. Одно дело было приезжать к нему одному, а теперь там семья. Николай — артист, после гастролей сам наведывался ко мне в Петухи. В Великих Луках у него жили мать и две сестры.