Еще не придумано радикальное средство борьбы с саранчой, как и не придумано, как положить конец групповщине. Она вездесуща, но главным образом обитает в сфере науки, литературы, искусства. Рабочий класс, крестьянство не знают, что это такое. Групповщине чужд физический труд. Она не созидает, а интригует, точнее, все вокруг разрушает. Возникнув, групповщина начинает всем остальным диктовать свои условия. По своей сути она — безжалостный убийца всего талантливого. Потому что талантливые люди никогда в групповщину не войдут. Им чуждо это, у них есть достоинство, убеждения. Достаточно внимательно познакомиться с биографиями великих людей литературы и искусства. Истинный талант всегда в чем-то одинок, он избегает толпы, суеты, у него свой огромный мир, который он в течение всей своей жизни осваивает, синтезирует в произведения искусства. Талантливый человек не станет групповщиком, но и бороться с групповщиной не способен, чем и пользуются групповщики. Если видный талантливый человек их не трогает, не старается разоблачить, они тоже поддерживают с ним нейтралитет, хотя по сути своей групповщин в душе ненавидит все талантливое, потому что талант напоминает ему о собственном ничтожестве. Ненавидит, но молчит, как бы признавая талант. Я имею в виду талант уже известный, состоявшийся. Талант, лишь зарождающийся, групповщина на корню старается подчинить себе, уравнять с собой, но если этого не случится, то просто-напросто уничтожить. Не физически, конечно... Есть много способов убить талант. Например, молодого непокорного талантливого писателя вовлечь в пьяные оргии и споить. Сколько нам известно таких случаев? Это было и раньше, и теперь. Не поддается на пьянство, можно другим способом дискредитировать: подстроить какую-нибудь неприятность с женщиной, подставить милиции, пустить грязную сплетню.
Такие «ходоки» в высшие партийные органы, как Тарсан Тарасов, Осип Осинский, Олежка Боровой, Юрий Ростков, всегда найдут способ опорочить своих недругов, представить их в самом неприглядном виде.
Умело навешивается ярлык — и он будет каторжным бубновым тузом годы светить на спине неугодного групповщине человека. Если талантливый молодой писатель ополчился против групповщины и лезет на рожон — выступает, пишет, возмущается, то легче всего ему приклеить ярлык неуживчивого человека, склочника, кляузника. Стоит такому на собрании подняться на трибуну, как раздаются недовольные возгласы, топанье ног по полу. Раз за разом прокатывать таких в выборные общественные организации, не посылать на съезды писателей, не улучшать жилищных условий, доводить до курирующего Союз писателей начальства, что этот человек — ненормальный, экстремист, антисемит. Допустим, талантливый, обладающий чувством собственного достоинства писатель выстоял, не сломался, книги его нарасхват. Коллективный разум групповщины быстро перестраивается: начинается безудержное восхваление молодого таланта, он выдвигается на премии, включается в списки для награждения, дружно избирается во все руководящие органы Союза писателей... Каждый ли сохранит при таком грохоте хвалебных литавров свою былую принципиальность и желание разоблачить групповщину? Да и кого теперь разоблачать, если тебя окружают милые, интеллигентные люди и якобы искренне восхищаются тобой?..
И, зацелованный, заласканный молодой, да и немолодой, талант закисает, чахнет, становится в позу оракула и уже не пишет, а изрекает, не борется, а поучает... А запущенная машина восхваления крутится, не стоит на месте: любой пустяк, вышедший из-под пера любимца публики, превозносится, как шедевр. И вскоре все, кроме погубленного навсегда таланта, понимают, что он остановился, стал неинтересен, надоел...
Есть еще один десятилетиями проверенный способ убийства таланта: полное замалчивание его. Пусть книги нарасхват, пусть на черном рынке за них платят втридорога, пусть книголюбы, которых никогда не обманешь, выменивают его книги на детективы, классику, делать вид, что такого писателя не существует. Его фамилия не появляется даже в обзорных статьях. Упаси Бог ругнуть его даже за неудачный роман! Нельзя к такому писателю привлекать внимания. Только гробовое молчание! И главное, не допускать, чтобы он печатался в журналах! Журналы выходят большими тиражами, их все-таки читают, в том числе и начальство; вдруг кто-либо из честных критиков обратит внимание на фамилию талантливого писателя?
Я сам слышал в Доме творчества в Пицунде, как молодая женщина разговаривала за обеденным столом с представителем московской групповщины.
— Я прочла книгу такого-то... — верещала она. — Какая талантливая книжка! Я не отрываясь всю ночь читала... Вы знаете его?
Ее собеседник небрежно уронил:
— Не знаю... А вы читали о нем где-нибудь? Видели его по телевизору? Слышали о нем?
— Но я с трудом в библиотеке выпросила его последний роман! На него — очередь!
— На детективы тоже очередь, а разве это литература?