Карусель сансары

И смерти – нет. Не соврала уважаемая Десима Павловна. Эх, сейчас бы то самое «Дыхание Бога»… И отдать его девчонке, пусть желания загадывает, у неё они наверняка есть.

Странно, почему не слышно возни? Как тихо она ни раздевается, всё-таки что-то должно быть. Или он ещё и оглох, в придачу к остальному?

Он разлепил веки, протёр глаза застывшим коркой рукавом и огляделся.

Никого. Совсем никого. И никаких следов Фили с её странными игрушками и аж тремя зрачками для устрашения пожилых покойников.

Полынья была на месте, обломки льда – тоже: один вон сполз в воду и плавал там теперь кусочком печения в чае, медленно растворяясь. И след волоком видно, это он, старый дурак, из воды и выбирался.

А больше – ничего. Антон, не вставая, дотянулся до сухой куртки и с трудом напялил её на себя. Не от мороза, просто чтобы не бросать здесь одежду.

И заплакал, тихо, беззвучно, словно себе не веря – как это вообще получилось? Он же спас её, спас, спас… Но, видимо, неудачно.

Ветер швырял в лицо плохо слепленные снежки, солёные слёзы застывали на безволосых веках коркой, мешая смотреть, обнимали лицо маской, стягивая мёртвую кожу.

Пора было идти дальше.

4

Когда стемнело, Мякиш даже не заметил. Весь его путь от полыньи слился в одну мерцающую снегом, мутную полосу. Кажется, он переставлял ноги. Кажется, это помогало двигаться куда-то в пелену бурана, иногда спотыкаясь, падая, но неизменно поднимаясь – сперва на четвереньки, по-собачьи тряся залепленным лицом, потом на колени, а затем уже и вставать.

Дыхание в какой-то момент кончилось, но это было не важно. Теперь в голове оставалась одна-единственная мысль, тонкий писк комара: «Тётя Марта». Шаг за шагом, ещё и ещё.

Снежная равнина потемнела, видимость – и так плохая – упала почти до нуля. Возможно, он шёл по кругу, иногда казалось, что давно заблудился и теперь топает назад, что уже прошёл мимо павильона станции и уходит в какие-то неизречимые дали, где не найти ничего и никого.

– Попробуй больше не думать. Совсем. Вообще, – бормотал он себе под нос. Открытые постоянно глаза заледенели, не мигали. Одежда под курткой и штаны давно издавали шуршание на морозе, иногда трескаясь на сгибах: тепла от Антона не было, поэтому от движения промороженная одежда ломалась. Капюшон он отбросил, толку с него не было, а видно и так плохо. Лысая голова прекратилась в снежный ком с бойницами напротив глаз.

– Попробуй дойти. Ты же можешь. Посёлок Насыпной. Тётя Марта. Билет на ат-трак-ци-о-ны. – Последнее слово чёрным лопнувшим за вечность до того губам давалось с трудом, слишком много слогов.

Кажется, крошились зубы: он скрежетал ими от натуги. Но всё-таки шёл.

Иногда сжимал в кармане бумажку – на месте.

И шёл дальше, если этот мучительный, ковыляющий шарж на походку вообще можно было так назвать. Мякиш считал, что можно, а очевидцев процесса не нашлось ни одного.

Сперва он заметил не свет – мутные уплотнения в кружащемся мёртвом вальсе снега. На одно такое едва не наткнулся, вовремя остановившись. Постоял, посмотрел, как мог счистил с головы снег, вытряхнул его из капюшона, ставшего болтающимся за спиной раздутым мешком со всё тем же самым: хрустящим, холодным, белым. Потом обошёл вокруг странного сооружения, мучительно пытаясь понять, что это. Голова… Кажется, сверху у тёмной фигуры была голова. Потом туловище. Что бы ни изображало странное – метра три высотой – видение, оно оказалось плотным, вещественным. Чтобы убедиться, Мякиш подбрёл ближе, постучал рукой. Звук был деревянный, характерный. Отступил на шаг, пытаясь прищуриться: так лучше видно.

Внезапно его осенило: это же нечто вроде детского городка, в котором раньше строили иногда вот такие диковинные фигуры для устрашения малолетних неслухов. Сейчас-то рональды макдональды и человеки-пауки, а вот в его детстве… Ну да, ну да!

Перед ним, рождённый похмельной фантазией скульптора и избытком дерева, сидел на грубом табурете, слегка приоткрыв пасть и держа перед собой чуть растянутую гармошку, натуральный крокодил Гена. Тот самый, из мультиков. Но был он хтонически страшен, а воющий ветер, снег и безлюдье превращали его в натуральное чудовище. Кажется, он улыбался двумя рядами зубьев пилы, но – будь так – это совсем уже жутко.

– Ну так! – облегчённо сказал Мякиш, вспомнив своего приятеля из юности. Геннадий плохого не подтвердит.

При разговоре вслух облачка пара уже не вырывались. Он окончательно остыл, сравнявшись температурой с окружающей средой. Сейчас его даже с тепловизором бы никто не нашёл, приди чудом в голову такая мысль: искать мякишей посреди пустошей.

Антон обогнул адского детского крокодила и побрёл дальше, теперь уже натыкаясь на продолжение парка уродов, на одну за другой безумные скульптуры в этом снежном ничто. Разумеется, вот эта пародия на локаторную станцию – Чебурашка, с лицом бурятского идола и широко распахнутыми ушами. По неведомой прихоти создателя, лапы у него тоже были раскинуты, в одной торчал изгибом серп, в другой – облепленный снегом великанский молоток. Короткие кривые задние лапы прочно вросли в сугроб.