Карусель сансары

Мякиш присел на стул в углу. Его мутило – и от выпитого, всё же поспать надо бы – и от всей ситуации. Он тоже достал телефон. Три пропущенных от жены, надо бы всё же позвонить.

Их с Машей брак давно треснул пополам. На его стороне остались работа, деньги, минимум общения и холодное равнодушие. На её… Дочь, да, домашнее хозяйство, какая-то своя жизнь, в которую он давно не вникал. Жили вместе, но – порознь. Однако, позвонить надо бы, просто из приличия.

– Не спишь? – спросил он. – У нас тут на работе чепэ, кража, наверное, останусь здесь ночевать. Что? Да какие бабы, о чём ты… Вон послушай.

Не отключаясь, он повернул трубку к шефу, который уже орал, побагровев, потирая свободной рукой набухшие жилы на шее:

– Я тебя сгною, псина, поняла? Элка, ты же тварь конченая, как ты могла ключи украсть?! И не только ключи, зачем ты всю эту ерунду воровала, а? Зачем? Нет, не Анатолий Анатольевич, не надо – мы тут всё у тебя в столе нашли! Пулей сюда, сучка, пулей! Если сможешь – объясняй, ага. Только я не поверю. И вещички возьми, отсюда сразу в камеру, скотина!

Мякиш снова прижался щекой к трубке.

– Слышала, Мария? Вот такие расклады. Я?.. Да нет, я ни при чём, конечно. Скину на карту утром, сколько тебе? Нет, это много. Виолке? Ну ладно, ладно, я посмотрю, сколько смогу.

Шеф еле удержался, чтобы не запустить телефоном в стену. Плюхнулся на соседний с Мякишем стул и сгорбился. Они теперь напоминали двух посетителей врача по венерическим болезням: один равнодушно ждал вердикта, второй не мог поверить.

– Гнида! – квакнул шеф. – Сейчас приедет. Она-то у меня и на машину заработала, лучше бы я Алине твоей столько платил.

С этим Мякиш был согласен, но промолчал. Сейчас что ни скажи, можешь оказаться крайним. А это лишнее – через неделю очередной взнос за машину, да и дочке вот надо что-то там.

– Я пока у себя побуду, хорошо?

Шеф кивнул, не глядя на него. Взгляд у него был остекленевший, сейчас бы мужику граммов двести коньячка – и в койку, но Антон не стал советовать вслух.

– Побудь. Когда приедет эта… овца, я позову. Или не позову, посмотрим. Иди.

Мякиш заснул почти сразу, едва опустился в кресло в кабинете отдела. Только сел, откинулся, прикрыв глаза – и перед глазами уже другая жизнь.

Он понимал, что спит.

И – при этом – не понимал, что ему снилось.

Он жил в Руздале, всё так, но – в каком-то другом Руздале, где отродясь не было небоскрёбов, фирмы «Продаван», уютного квартала с особняками миллионеров. Антон работал, но не на Анатолия Анатольевича, а вполне себе в крупном банке, правда, примерно таким же мелким начальником, что как гриб – от земли не видно, но он есть, есть. Глубоко в палой листве, чуть пахнущей сладковатым ароматом гниения. И машина у него была не в кредит, но такое же барахло как и «логан». И жена. И дочь. Но звали всех по-другому.

При этом он был – он. Со всем грузом наполовину сиротского детства, одиночеством юности и еле-еле выправившейся к своим сорока годам жизнью.

– Что это вообще? – спрашивал он сам себя во сне и не находил ответа. – Почему?

Его закрутило и унесло в отголоски давно утраченных желаний. В те края, куда можно попасть только так – в похмельном сне, сидя на дешёвом дерматине офисного кресла, ожидая, пока позовут.

Антон вдруг вспомнил, как часто представлял битву условного добра с условным злом. В юности его воображение рисовало победу над негодяями, когда в поношенном камуфляже Шварценеггера или Дуэйна Джонсона он небрежно держал многоствольный пулемет на мускулистом плече. Пахло порохом и мускусом. Сзади эффектно догорали автомобили, танки, яхты и ранчо отвратительных злодеев, а впереди была вся жизнь и миллион долларов мелкими купюрами. Со временем сумма увеличивалась, а картина разгрома противника стала включать в себя ядерную зиму, внезапную импотенцию главного гада и смену звездно-полосатого знамени на надкусанное обманутой женой Адама яблоко.

Следующим шагом стал воображаемый переход на сторону тёмных сил.

Он мысленно примерил шлем с астматическим дыханием Дарта Вейдера и заинтересовался понятиями чикагской братвы. Это тоже прошло, оставив после себя тонкое пластиковое послевкусие, как от съеденного одноразового стакана (в реальности – или том состоянии, которым он считал ее ранее, – Мякиш не ел посуду по санитарно-гигиеническим соображениям, а также из-за недостатка времени).

Примерно к тридцати годам он окончательно потерял веру в добро и зло, их познаваемость и непременный дуализм, принял решение найти постоянную работу и едва не женился. С тех пор прошло много лет, но движение из пункта А в пункт Б не всегда происходило по координатному лучу слева направо. Появлялись и исчезали варианты, связанные с телепортацией, долгими остановками и даже отставанием от состава на безымянном полустанке в попытке купить палёную водку у торговок семечками.

Иногда упущенный поезд не догонишь ни на каком такси.