Карусель сансары

Шарк-шарк. Шлёп-шлёп. Коридор качался перед глазами, как неведомый аттракцион. Билет. Посёлок Насыпной. Тётя Марта!

Антон отшатнулся к стене, опёрся о неё предплечьем. Держать бутылку выше, держать, держать! Квадрат окна вдали, за столиком дежурной медсестры, тоже качался, но не в ритме коридора, а сам по себе. Безумный вальс, танец маленьких лебедей. Похороны эпохи.

– Эй, нормально всё? Помочь? Мужи-ик?!..

Даже обернуться нет сил на голос. Мякиш дёрнулся и начал сползать по стене, всё ещё пытаясь держать поднятую как факел бутылку с лекарством, но руки уже не слушались. Прозрачная трубочка, идущая в вену, окрасилась кучевыми облачками крови, сперва одним, пробным, а потом оказалась залита красным вся.

– Человеку плохо! – рявкнул кто-то сверху. Вдали раздался топот шагов дежурной, чьи-то крики, суета. Антон прикрыл обессиленно глаза и увидел себя сверху: жалкое зрелище. Вокруг суетились медсёстры, выглянул на шум из ординаторской дежурный врач – сегодня же воскресенье, лечащих на месте нет.

– В палату его, в палату, носилки катите, погрузим!

– Отцепите капельницу, кровью всё зальёт!

Из запястья выдернули осколок боли, но это уже ничего не решало, как и спешно привезённая каталка, куда его в восемь рук закинули, хоть и не без усилий.

– Какая палата? – деловито уточнил дежурный врач.

Мякиш смотрел на всё откуда-то из-под потолка, с высоты в четыре метра, словно умудрился, как бывалый ниндзя, запрыгнуть туда и слиться с сомнительной белизной штукатурки.

– Вторая, – ответила медсестра. – Мякиш это, Антон Сергеевич. Три плюс.

– Не четвёрка? А чего ж он…

– Может, сердце? Ещё и в туалет попёрся.

– Если так, то массаж груди, – с сомнением ответил врач. – Справитесь, Филонова? Везите в палату, а я за лекарствами. Нитроглицерин был, кажется.

Доктор очень неторопливо пошагал впереди каталки, над которой суетилась медсестра. Сейчас Антон мог бы даже прочесть нехитрый набор его мыслей: один чёрт – смертники, но и смерть в дежурство – чепэ, отписываться потом, вколоть ему надо что-то, раз «утку» не дали и из общей палаты – не из блатных, оно, и помрёт, ничего страшного.

Дежурный врач был молод и совершенно спокоен.

Сам Мякиш парил над коридором, словно призрак. По крайней мере, никто не задирал голову, не тыкал в него пальцем и не кричал ничего испуганным голосом.

– Нитроглицерин… – сказал он вслух, но и на это никто не обратил внимания. – Тринитротолуол. Сдохну я, пока вы раскачаетесь.

Похоже, эта же мысль посетила и медсестру. Укоризненно глянув в спину врача, он остановила каталку, задрала свитер на теле Антона и начала мять грудь, явно вспоминая, как его делать, это самый массаж при сердечном приступе. В кардиологии лучше люди подготовлены, чем здесь, везде же своя специфика.

Мякиш повисел над ней, потом понял, что это дело ему надоело. Устал он от всего. Судя по всему, тонкая нитка, связывающая душу с телом, уже порвалась, поэтому и смысла чего-либо ждать больше не существовало.

– Марина, Марин! – крикнула дежурная медсестра кому-то: он даже не посмотрел, кого она зовёт. Всё равно. Всё – тлен. – Давай аптечку, сердечные, что найдёшь-брш-брш-бш-ш-шь!

–…бл-бл-эм-ну-у-у, бл-бл-бл…

Звуки больше не различались, сливаясь в одно бессмысленное бормотание, как из телевизора за стеной. Антон сделал под потолком кувырок, наслаждаясь совершенно новыми для себя ощущениями. Умер? Да не может такого быть! Он же всё помнил, даже как сбил на трамвае своего двойника, как тот растворился в нём, утягивая куда-то в темноту, в пустоту, под лёд небытия. Но ведь вынырнул, хотя и в скорбной больнице… простите, онкодиспансере! Значит, смерти действительно нет.

А что есть? Что-то. Нечто. Как-то.

Вот только с билетом на аттракцион получается нескладно: он-то, Антон, здесь, а мятая бумажка, цель его долгого существования, там – в правом кармане мятых спортивных штанов с вытянутыми коленками, старых и убогих, но таких привычных, как продавленное кресло на веранде старой дачи, куда хочется вернуться из любых странствий, сесть и посмотреть на закат через сплетение веток низкорослых яблонь.

Тело на каталке выгнулось, страшно захрипело, выпустив струйку слюны из угла искажённого судорогой рта, ударилось головой и обмякло. Теперь Мякиш вернулся в него, но толку уже не было: он не дышал, не мог двигаться, почувствовал, что уставший от работы насос – два предсердия и два желудочка – сжался последний раз и остановился, расслабляясь навсегда.

– Маринка, всё, кажись… – Чьи-то пальцы оттянули ему вверх закрытое веко. – Пульс поищи, но вряд ли. Готов дядя.

Он всё помнил, всё понимал и всё чувствовал, хотя и не так, как раньше, по-другому, но сейчас не готов был спорить с медициной. Пульс у Антона, разумеется, не отыскали, как ни старались.