Карусель в подземелье

– О чем же?.. Да. Что невозможного в том, что «Гамлет», как электрон, един для Вселенной?

– Но тогда ты как раз должен бы поверить, что наших с «Омеги» тут нет, а сигнал послан ими, другими, говорящими на едином языке разума.

Они снова молчали несколько минут. Время сейчас, впрочем, измерялось не часами, а делениями на шкале воздушного манометра.

– Пойдем, – сказал затем Уваров. – Отдохнули. – Он сделал было шаг, но остановился, тяжело размышляя. – Слушай… Наверное, ты прав, Савельич, и в самом деле надо возвращаться. Я что-то перестал верить, что мы тут найдем их. А время, как ты сам сказал, дорого. – В словах его не было решимости, скорее какая-то неуверенность, соседствовавшая со страхом. – Посмотри, как свет усиливается – там, впереди. Если и с нами что-то случится…

Казалось бы, Савельев должен с радостью согласиться. Он, однако, замялся:

– Свет… Ты прав – он что-то означает, предвещает… Давай-ка посмотрим, что именно. И если наших там нет, будем считать, что одной загадкой стало больше в задачнике Природы. Она любит ставить в тупик, ничего не скажешь.

Уваров вздохнул:

– Она любит резвиться, Природа. Она еще дитя, она бурно растет и резвится, бездумно и непоследовательно, как девочка на грани перелома, когда детское сталкивается с женским и возникают вихри и водовороты, и проносятся тайфуны, грозя смести все, что непрочно…

– Почему бы тебе не писать стихи, Уваров?

– Боюсь. Это значило бы – стать прозрачным. А я не готов к этому. Посмотри, мы ничего не забыли?

Савельев осмотрелся.

– Нет, все свое носим с собой.

– Тронулись.

– Вперед!

– Постой! Все же – вперед?

– Да.

– Но раз наших тут нет, мы решили, значит, мы нужны им в другом месте?

– Не знаю. Думаю, что их тут и не было. И не могло быть. Наверху все наверняка выяснили.

– Откуда такая уверенность?

– Чисто пилотские соображения. Не стану утруждать тебя сейчас. В общем, у нас есть немного времени. Посмотрим, что там – впереди.

– Ну, если ты так уж уверен…

Они зашагали быстрее; воздух потрескивал; постепенно какая-то слизь, тускло мерцавшая, отдельными пятнами стала возникать на ноздреватых стенах; влажность увеличилась, порой сверху срывались тяжелые, литые капли чего-то и, мгновенно и радужно вспыхивая, разлетались, ударившись о грунт.

– Не так быстро, Савельич.

– Становится жарче, а?

– Не от скорости. Повышается температура.

– Уклон тут круче.

Уваров снова вздохнул, помахал ладонями перед лицом, словно отгоняя что-то – может быть, тот самый страх, который несколько минут назад задел его крылом.

– Спускаемся, несомненно. Ладно. Там, внизу, что-то интересное может раскрыться. Меня уже немного лихорадит. Знакомое чувство.

– Лихорадка открытия?

– Прекрасная болезнь. Я дважды в жизни… Наверно, все же хорошо, что мы не повернули назад. Если возвращаешься, когда впереди маячит что-то, может быть, новое, потом неизбежно ощущаешь себя преступником и удивляешься, почему никто не выступает с обвинением. Хорошо…

«Считая нужным, однако, еще больше помочь простому народу, он позволил всякому гражданину выступать в защиту потерпевшего и требовать наказания преступника…»

– Любовь к цитатам – свойство теоретиков, а?

– К чему ты это? – спросил Уваров внешне безразлично.

– Да вот к этому самому.

Уваров помолчал, глядя под ноги.

– Не обращай внимания, – посоветовал он потом. – Нервы. Обстановка…

– Да. Мы волнуемся. Тут вредно молчать. Говори. Все равно о чем.

– Хорошо. Ты сказал: может быть, принятый сигнал послан другими. Но я не верю в города, возникающие вдруг в пустыне. Это мираж. На самом деле городу всегда предшествует дорога. Обработанная земля. Предместья. Множество признаков культуры. А здесь? Подумай: в чем функция разума? Изменять, совершенствовать мир. А как может разум совершать это, не оставляя зримых следов? Мир ведь видим, и наступившие в нем изменения тоже должны быть видимыми. Гладкая дорога вместо хаоса глыб. Я знаю это! Слышишь? Знаю!

– Да не волнуйся. Не надо. Значит, только так?

– Об ином мы ничего не знаем. Догадываться же бесполезно.

Несколько секунд только похрустывал грунт, уплотняясь под йогами.

– Градусов под сорок, не меньше, – заметил Уваров.

– Тропики. Жаль, нет моря. Давненько не видал я моря.

– А может, и есть? Там, впереди.

– Я бы выкупался.

– Дома, на Земле – если тебя не устраивает бассейн. Да, никаких признаков. А ведь разум эволюционирует куда медленнее, чем строится город на пустом месте. И следы должны быть непременно, и во множестве. И они остаются, даже если не удалось избежать катастрофы. Если цивилизация не нашла мира…

«Сражение продолжалось всего час, а восемь тысяч человек уже погибли: пять тысяч четыреста утонули, тысяча четыреста были убиты или ранены на поле сражения, тысяча двести сдались в плен; в руки победителя попали восемнадцать пушек, тридцать зарядных ящиков, пятьдесят знамен…»

Уваров заговорил громче, будто стараясь заглушить что-то:

– Начиная с самого возникновения жизни, еще только предполагающей возможность рождения разума, накапливаются следы, которым не укрыться от…

– Ну, жизни тут в избытке. Почему, кстати, мы проходим мимо? Биологи нас не похвалят.