Кащеева наука

Не защитил отцовский знакомец, хоть и обещался, смотрел виновато, как пес побитый, но ни слова поперек главному караванщику не сказал, когда тот ярился да кричал на меня, мол, я на их обоз нечисть навела, им теперь через меня удачи не видать.

Кузьма потом мне сказывал, что слышал, как у костра байки в ту ночь травили – мол, ведьма я и с навьями у ивы той резвилась. Крыть нечем – по-над ручьем с черным духом летала? Летала. Русалки по траве следом носились? Носились. А уж кто их звал, то людей не больно касалось.

Главное – ведьму бы с воза, всем легче будет.

Так и осталась я к следующему вечеру на лесной тропе дикой со своим ларем да домовым с кикиморой. Купцы да охорона их, даже Ермолай наш деревенский старались и не глядеть на меня, с несчастным видом на сундук примостившуюся. Неужто боялись, что жалко девку станет да не смогут вот так бросить ее в чаще-то?

Бросили все ж.

Уехали…

Я их не винила – люди завсегда таких, как я, боялись.

Вот вещи жалко – не унести мне весь сундук-то, придется его бросать, рубаху сменную и платок пуховой, доху возьму, травы вот еще не забыть. Можно и в путь.

Втроем-то не страшно – а Кузьма с Глашкой в обиду меня не дадут. Так и доберемся налегке до школы этой волшебной – ежели еще придусь я там ко двору, а то мало ли…

Вдруг да правы дочки водяного – одна мне путь-дороженька, под корягу речную, в ил да трясину.

Глава 3

Оцаревичах до того дня, как с Иванушкой познакомилась, я только в сказках старых слыхала. Знала, конечно, что есть у нас в граде престольном да великом царь-батюшка, а у оного три сына, все красавцы как на подбор. Кто ж знал, что по приезде первый, с кем дружбу сведу, царев сын окажется?..

Как зашла я за заплот из тесаных бревен, так и ахнула. И что меня угораздило? Куда мне, девке деревенской, да в терема?.. Школа та волшебная, куда меня угораздило отправиться, оказалась хороминами расписными. Над горницей и подклетом высился терем с алыми и синими куполами, башенки-смотрильни по углам его ютились, а вокруг гульбища – балкончики с резными балясинами, огороженные перилами или решетками коваными. По решеткам хмель и дикая роза вьются – красиво, ярко.

А вокруг орехи растут, кедры вековые – тенисто вокруг хоромин, хорошо. Чуть в отдалении стоят еще терема, уже не на верхних ярусах, как эти громадины, а отдельно, и крыши у них темно-зеленого колеру, такого красивого, словно бы смарагдовым крошевом их усыпали.

А еще дальше – каменные палаты трехъярусные белеют, с круглыми башенками да балконами из крашенного в лазоревый колер дерева. При постройке хором, видать, плана никакого не блюли – зодчие красоту видели по-своему, для внешнего украшения они возвели двускатные кровли в простых клетях и избах, четырехскатные – в центральных теремах. Последние соединялись в вершине, образуя дивные шатры, – не думала, что такую красоту увижу когда, казалось мне, только у царя нашего такие срубы были. Даже на сенях и крыльце здесь кровли отдельные ставили – так чудно, прежде такого мне видеть не приходилось.

Пока я так стояла, рот раззявив да котомку свою к груди прижав, меня толкнул кто-то, да так, что едва я не покатилась с пригорочка-то – уже в полете поймали меня да выровняли. А стояла я как раз под воротами – видать, мешала проходить.

– Чего застряла? – недовольный голос раздался совсем рядом.

Я оглянулась – в богатом камзоле, расшитом алой и серебристой тесьмой, подвязанным поясом с самоцветами, в сапогах красных, нарядный да напыщенный, что индюк с кормового двора, стоит паренек. Локоны что золото, глаза голубые-голубые, красавец, одним словом. Но не шибко, кажись, умный.

Ну вот, местного боярина оскорбила, подумалось мне с тоскою.

– Звиняйте, я… вижу я плохо, – я сощурилась, словно и правда недобачила. – Вот и не поняла, куда идти.

Лучше быть слепой, чем дурной – так решила. Да и паренек больно красивый – правда, с ним рядом я себе крестьянкой показалась. Рубаха простая, лен не беленый, простой, вышивка лишь у ворота да по краю рукава – обережная, не для украшения. На груди – амулет из янтаря и трав степных, в волосах лента алая, на ногах – глянуть стыдно! – онучи деревенские. Сапог или черевьев отродясь у меня не бывало…

– Тогда ладно, коль слепенькая… – смилостивился боярин над убогонькой и указал на высокое резное крыльцо. – Гляди, во-о-он там вход! Там, сказывают, решают, кого брать в учебу, а кого и домой пинком гнать…

Хоромы располагались посреди огромного двора, и крыльцо переднее выдвинулось на его середину, между входом и воротами.

Сложно не заметить.

Но куда уж мне… слепенькой. И я прищурилась еще сильнее.

– Спасибо, – несмело пареньку улыбнулась и узелок свой поудобнее перехватила.

– А почему не выправишь глаза-то? – вдруг спросил боярин. – То ж проще простого, неужто так слаба в волшбе-то? Трав полно всяческих, любая травница бы подмогла…

– Слаба, ой слаба, а травница наша не схотела править… – пробормотала я, уже жалея, что придумала эту глупость со слепотой, чтобы оправдать свою невнимательность.