Слушая улюлюканье и свист старой ведьмы, танцующей на корнях и корягах, что торчали из воды, задыхаясь от ее колдовских пут, я чувствовала, как потусторонний ужас когтистыми пальцами рвет мое нутро, и прикосновение мокрых русалочьих рук к плечам показалось обжигающе ледяным.
Черный вихрь появился на берегу, он кружил по ковру зеленых трав, и дрожали в нем чьи-то лица, и ведьма, протянувшая руку к нему, вдруг выросла, становясь выше кряжистой ивы, которая тряслась и качалась в этой ведьмовской свистопляске.
– Иди к нам, иди к нам… – шептали русалки, гладя мои плечи, снимая путы, срывая их, но отчего-то я все равно не могла пошевелиться, глядя, как великанша срывает с неба тучи, собирая их в свой рваный грязный подол.
Солнце брызнуло янтарно-медовыми лучами, осветив речную гладь, заставив кувшинки радостно распахнуться навстречу ему, но я, уходя под воду медленно и неотвратимо, понимала, что тьма пришла не случайно.
Это я разбудила ее.
Но когда и как – я не знала. Да и не имело это значения.
Ведьма стремительно уменьшалась в размере, тучи снова захороводили на небе, а те, что собрала старуха в подол, туманными серыми змеями, в глубине которых сверкали золотистые молнии, расползались из ее рук по поляне, обнимая стволы старых ив, украшая шапками колючий кустарник, что спускался к самой воде. Этот туман закрывал от меня Явь, отгораживая путь к людям, и я знала, что это конец – больше не спастись мне от русалок.
Ведьма захохотала – оглушающе, словно каменная лавина сошла с гор, затем закружилась на месте, подхватив истрепанные юбки, и черный вихрь покорно подтек к ней, ластясь, как верный пес.
Исчезая в клубах дыма, старуха одарила меня напоследок парой проклятий, и голос ее показался мне до боли знакомым, но я не пыталась даже вспомнить. Потому что вода накрыла меня, попав в горло, обжигая и выстужая одновременно, а крики ведьмы стихли, и сквозь толщу прозрачной воды с плавающими по ней кувшинками я увидела бледное лицо со следами черной копоти и ила.
Сверкнули алым ведьмовские глаза и тут же погасли.
Тьма опустилась на берег.
Я тонула, захлебываясь, обжигая солью и смрадом легкие, погружаясь в холодные, несмотря на летнюю спеку, воды. Думалось, прошла вечность, прежде чем показались верхушки домов подводного города, и, несмотря на страх и боль, проснулось странное, ничем не объяснимое любопытство. Впрочем, боль стихала, словно ласка воды, нежно убаюкивающей меня, успокаивала и лечила изможденное тело.
Как в такой небольшой речушке, на перекатах чуть выше колена глубиной, мог поместиться такой дивный и огромный мир, наполненный перламутровым блеском?
Видимо, неважно, каким путем сюда идти – проточная вода чародейским образом принесет куда надобно, даже озеро, если в него ручей подземный впадает, могло бы путь в подводное царство указать.
Путь этот сверкал и искрился, водорослями разноцветными опутывал – от светло-зеленых до ярко-алых – и вел мимо скалистых уступов, спрятанных под толщею прозрачных вод. Появлялись рядом время от времени тени длинноволосых дев с тонкими изящными телами, и скользили эти тени рядом со мной, не трогая, но и помочь не пытаясь.
Дворцы и дивные сады, деревьями в которых были кораллы, а травами – водоросли. Россыпи самоцветов и жемчугов, витые ракушки и подводные рифы, острые, как заточенный кинжал, осколки хрусталя. Скалы, украшенные хризолитовыми соцветиями и полупрозрачными окошками, за которыми можно разглядеть чьи-то тени. И песок – золотисто-розовый, нежный, если коснуться его, и белая лилия солнца где-то в вышине, сквозь синюю воду она кажется мутной, далекой. Но она есть – пусть и недостижимая. И это понимание, это знание греет душу, и верится – однажды я снова поклонюсь Яриле, однажды я снова лучи его на своей коже смогу ощутить. Не может быть, чтобы все это – навсегда!
Не может такого быть…
И не будет.
И понимаю я, ведомая подводным течением через сталактитовые пещеры, что увижу я еще наземный мир.
Огромная воронка, на дне которой сверкала перламутровая башня, чьи стены были украшены жемчугом, открылась моему взору – и оттуда показались две зеленоволосые девы в нарядах из водорослей и тины. Огромные рыбьи глаза – водянистые, жуткие, перепончатые руки, прикосновения которых выстудили сердце, и шепот – словно вода на перекатах, словно шелест ветра в камышах.
Множество рыб сопровождали нас, пока спускались мы в этот разлом, на дне которого находился красивейший из всех виденных мною дворцов – даже в Нави, у Кащея Бессмертного, терема и сравниться не могли с дивом, прячущимся в подводном царстве.