Кащеево царство

От Всехсвятской недели начались пожары. Первой погорела Ярышева улица. Не иначе, прогневался за что-то Господь на жителей Людина конца – не успели прийти в себя от потери кормильцев, как уж оказались без крова. Погорельцы сидели на пепелище, рвали на себе волосы, сокрушённые новой бедой. Поговаривали, будто пожар начался не где-нибудь, а прямо в Савкином тереме – самом видном из прочих домов. Вдова, молодая баба с двумя дочками, кинулась к Сбыславихе на Волосову улицу, чтобы переждать там тяжкое время. Купчиха не стала отказывать, приютила товарку, но скоро и у неё занялось, избы вспыхивали как сухой хворост, кругом стоял дым, и обе женщины перебрались в деревни. Прочие же погорельцы, из тех, что победнее, жили где придётся, скитаясь по углам. Пожары всё свирепели. Уже не только Людин конец, но вся Софийская сторона ощутила гибельную силу бедствия. Будто искры кто рассыпал по городу. Страшно было оставаться в домах – неровён час, вспыхнет ночью, не выберешься. Люди ставили шатры и шалаши в полях, жили там со всем скарбом, оставив избы на попечение слуг. Думали – раз кара Господня, пускай хоть дома спалит, а жители целы останутся. Не знали новгородцы, что всему виной не Бог, а человек, свирепый язычник, мстивший за отца своего.

Арнас добрался до Новгорода немногими днями позже остатков Ядреевой рати. Был он уже без лука, без стрел, с одним засапожным ножом: чтоб не распознали в нём лихого человека, выдавал себя за плотника, прибивался к торговым обозам и монахам, а последнюю часть пути – по Волхову – и вовсе проделал в карельской ладье с кудесниками да скоморохами. В городе недолго мыкался – быстро сошёлся с татями, промышлявшими ночным разбоем, и те дали ему приют и корм. От татей же Арнас узнал, где живёт Буслай со товарищи. Хотел сразу спалить дом ушкуйного вожака вместе с обитателями, да передумал: если просто сжечь, ушкуйник ведь не поймёт, за что постигла его расплата. Какое ж удовольствие от мести? Насладиться ею надо, заглянуть в глаза врага и сказать ему: «Помнишь ли зырянского пама, коего убил немилосердно?». И кол ему вогнать в грудь, как вогнал он его отцу Арнаса. Только так.

А пока суть да дело, зырянин решил расквитаться с остальными. Первым сжёг усадьбу изменника Савки и избы его соседей по Ярышевой улице. Потом вознамерился спалить терем Якова Прокшинича, да дружки-злодеи отговорили, на дело увлекли. Пришлось отложить месть на два месяца – пока сбывали украденное добро да хоронились в лесах от княжьих и боярских кощеев. Когда вернулись в город, лето преломилось, пошло к закату. Улицы обезлюдели, непрекращавшиеся пожары выгнали жителей в поля. Раздолье для лиходеев! У обрадованных разбойников аж глаза разбежались. Зырянин, однако, и тут нашёл свою выгоду. Сказал: раз такое дело, давайте, братцы, обчистим усадьбы Людина конца, всё равно тамошние мужики в Югре полегли, некому будет защитить дома. На том и сошлись. Для налёта выбрали терем мастера Олисея, что стоял на перекрестье Пробойной и Черницыной улиц, близ сгоревшей в ту же весну церкви Василия Парийского.

– У него чай и смердов нынче немного, – рассуждали налётчики. – Всех с женой в село отправил, а в доме, небось, только повар да конюх. Легко возьмём!

Какое там! В усадьбе засовы прочные, замки железные, окошки слюдяные, зарешёченные. Подступишься к таким хоромам, подкрадёшься, и уйдёшь несолоно хлебавши – крепок орешек, не разгрызть!

– У него ить там не только гривны да узорочье, а ещё и оклады серебряные! – щёлкали зубами разбойники точно волки голодные. – Такой терем обнести – до конца жизни печали можно не знать.

Арнас и тут нашёл выход.

– Окрестные избы поджечь – сам выйдет.

Тут даже дружков-лиходеев за живое взяло.

– Как же это? – изумились они. – Невинные души губить? А ежели там бабы да дети малые? Не возьмём грех на душу.

– Избы уже пустые, все от огня сбежать, – возразил пермяк, коверкая славянскую речь.

– Всё равно, не по Божески это…

– Я поджечь. За мной – Нум-Торум, оборонить от ваш Бог.

Сказано – сделано. Как стемнело, взял Арнас пук сена, пошёл на Пробойную улицу, привязал сено к палке, подпалил да и швырнул на крышу ближней к Олисеевому двору избы, не разбирая, есть в этой избе люди или нет. Жадно вцепился огонь в бересту на кровле, растёкся по скату, вскарабкался на конёк и ликующе загудел под ночным небом. Раздался где-то вдалеке испуганный возглас, залаяли псы в округе. Арнас, довольный, скрылся во тьме, стал ждать, пока охватит огонь хоромы гречина, а там, кто знает, и за остальные дома примется. На добро Олисеево ему было плевать, не за тем явился он сюда, чтоб людей по миру пускать, а чтоб убить их, оставить детей без родителей, а жён – без мужей. Разбойники же, не ведая того, набросились на пермяка с укоризнами:

– Зачем так близко дом подпалил? А ежели хоромы тоже займутся? Что делать станем?