Кашемировая шаль

— Нет, а ты?

— И я нет. Но мой дедушка был миссионером. Он и моя бабушка работали в Уэльской пресвитерианской миссии в Лехе.

— Поэтому ты решила приехать сюда?

— Недавно умер мой отец. Его родители были частью нашей жизни, потому что жили рядом, но мы почти ничего не знали про бабушку и дедушку по материнской линии. Мама умерла, когда мне было пятнадцать, и эту часть семейной истории мы потеряли вместе с ней. Я хочу восполнить эту потерю.

Меир почти никогда не говорила о матери, даже с Хэтти. Она инстинктивно оберегала рану, которую оставила в душе ранняя смерть мамы. Почему она рассказывает Бруно Беккеру о своей личной жизни? Подумав об этом, Меир внезапно осознала, что с самой первой встречи ей ни разу не удалось рассказать о себе Карен. Всегда что-то мешало. Может, дело в Карен? Она как пламя, и рядом с ней все горит только ее огнем. А сейчас непредвиденное стечение обстоятельств — снежная буря, пристанище под монастырскими стенами — побудило Меир откровенно поговорить с мужем Карен.

Она сделала еще один глоток коньяка. У нее почему-то дрогнула рука, и край металлического стаканчика стукнулся о зубы.

— Продолжай, — негромко сказал Бруно.

Она рассказала ему о шали и о том, что ей удалось узнать в Лехе и Чангтанге. Бруно слушал внимательно. Он расслабленно прислонился к стене, но продолжал внимательно изучать ее лицо. Женщина бросила горсть риса в кастрюлю, запах баранины наполнил кухню. Бруно понравилась история о Церинге и его дяде, в особенности его поразило то, что старик сохранил детские воспоминания о радио в доме миссионера.

— Значит, ты идешь по следам шали. И они ведут в Шринагар? — спросил он.

— Да. Правда, не знаю, что там меня ждет, — сказала она и подумала, что главной ее целью будет история той фотографии.

Бруно отвинтил крышку фляги и плеснул в стаканчики еще коньяка. Меир потягивала коньяк и постепенно расслаблялась. День выдался нелегким, от долгой тряски болели все мышцы, особенно плечи и ноги. Бруно покрутил в руках стаканчик, некоторое время он задумчиво смотрел на его полированную поверхность.

— Мне повезло чуть больше. Мои родители живы. Правда, давно в разводе. Мать повторно вышла замуж. Она живет в Женеве, недалеко от нас, обожает Лотос. У отца все хорошо с физическим здоровьем, но совсем плохо с памятью. Мы с сестрой приняли решение поместить его в специальную клинику. Вопреки моим ожиданиям, там неплохо. Перед поездкой я навещал его. Мы сидели на балконе, смотрели на горы и разговаривали. Мы подолгу говорим. Ему нравятся истории о дальних странах, разных людях, хотя он почти ничего не запоминает из того, что я ему рассказываю. Он всегда внимательно слушает меня и кивает. А он напомнил мне, что одна из его подруг — индуска и родом она из Кашмира. Память — странная штука. Папа в мельчайших подробностях помнит, как его подруга и ее мать приехали в Швейцарию после войны, но иногда забывает, кто я. Я пообещал ему навестить ее в Дели.

Меир понимающе кивнула. В последние дни своей жизни ее отец тоже отправлялся все дальше и дальше в прошлое.

— Мама этой девушки, наверное, принадлежала к тому же поколению, что и твои дедушка и бабушка. Она была христианкой, католичкой. Возможно, они даже были знакомы.

— Ты так думаешь? От Леха до Шринагара довольно далеко.

Бруно вздохнул:

— «Довольно далеко» — это в хорошую походу, сегодня Шринагар так же далеко, как и Южная Америка.

— Я даже не знаю, заезжали ли они так далеко на запад. Но это вполне возможно. — Меир снова вспомнила о фотографии.

— Думаю, можно спросить у друзей отца. Если мы одновременно окажемся в Дели, обязательно зайдем к ним в гости.

Их взгляды снова встретились.

— С удовольствием, — сказала Меир.

Повара наконец закончили готовить ужин. Маленькая девочка разложила еду по жестяным тарелкам и начала раздавать их всем сидящим в кухне. Бруно пошел за своей порцией и по пути посмотрел в окно — узнать, что с погодой. Вернулся он с посеревшим лицом.

— Выбраться будет нелегко, — мрачно произнес он.

Глубокий снег блокирует горные дороги в обоих направлениях. Меир представила, какую работу нужно проделать, чтобы расчистить их. Один из водителей посмотрел на Бруно, пожал плечами и красноречиво махнул рукой.

— Очень плохо. Очень рано, — пробурчал он.

Бруно кивнул.

— Очень плохо, — согласился он и сел на свое место. — Даже в Швейцарии мы испытываем большие проблемы во время сильных и внезапных снегопадов, что уж об Индии говорить.

Вспомнив недавний разговор с Карен, Меир спросила:

— Ты родился в Женеве?

Взгляд Бруно потеплел, он даже придвинулся ближе — наверное, обрадовался возможности поговорить о родине.

— Сейчас я живу в равнинной части Швейцарии. Вынужден был переехать из-за работы. Я инженер. Но мой настоящий дом, мои корни в горах. Родился я в Бернском Оберланде[24], рядом с Гриндельвальдом[25]. Знаешь, где это?

— Нет.