Читаем Каширская старина полностью

   Во всем-то, и теперь могу в глаза

   Тебе сказать: подлец, подлец!

   Из зависти, из-за того, что я

   С тобой бежать в Литву не согласилась,

   Что честь во мне осталась, что с тобой

   Еще не вовсе я стыда лишилась,

   Задумал погубить! А хвастал тоже,

   Что крепко любишь. Любишь ты себя,

   Себе утеху сделать, вот что любишь.

   А я хоть пропади! Подлец, подлец!

   Василий. Ругай меня, терзай, да только помни --

   Не гибели твоей искал, хотел

   Я доказать тебе, как много

   Люблю тебя, люблю, люблю. Не жить мне,

   Коль ты разлюбишь, и никто,

   Никто тебя любить, как я, не сможет.

   Прости меня, хоть и нельзя простить.

   Хоть я прощенья твоего не стою!

   Тебя люблю, и бросил я жену,

   Тебя люблю, и на тебя налгал,

   Чтоб никому ты, Марья, не досталась;

   Люблю тебя,-- пред всеми опозорил,

   Люблю тебя, и все переступил:

   Царя, отца, забыл и правду божью...

   Одно лишь помнил, как тебя добыть!

   Теперь один стою перед тобою,--

   Всех отогнал. Теперь моя ты будешь,

   Никто тебя не вырвет от меня,

   Пойдем, пойдем! Зачем тебе здесь жить?

   Чтоб о тебе судачили людишки,

   Чтоб плакать день и ночь и вспоминать,

   Одно и то же вспоминать всечасно,

   Как я люблю тебя?

   Марьица. Не все еще,

   Не все ты высчитал, что из любви

   Ко мне ты сделал. Душу,

   Живую душу погубил во мне,

   Живого места не оставил в ней!

   Ужли за то тебе не поклонюся,

   Не стану земно бить челом и плакать:

   "Возьми меня, позора мало мне,

   Уж вдосталь опозорь и брось!"

   Василий. Коль волей не пойдешь, возьму я силой!

   Эй, люди!

   Парфен. Стой, ни с места. Дьявол!

   Не сын ты мне, не я тебя родил,

   Дотронься только до нее, убью.

   Василий. Не суйся, батюшка. Ты слышишь:

   Еще я помню, что отец ты мне,

   Но коль ее отнимешь от меня,

   Как раз уж отнял,-- что родил меня,

   Про то забуду, руку подыму. (Марьице.)

   Идешь, иль нет?

   Марьица. Насильничать задумал?

   (Бежит к столу и схватывает Савушкин нож.)

   А вот он, вот! Ну, подходи теперь!

   Василий. Опомнись, Марьица, опомнись! Я

   Твой Вася, твой желанный, милый друг!

   Ведь это я стою перед тобою.

   Марьица. Не подходи.

   Василий. Оставь ты нож. Убьешься.

   Да помогите ж, за руки схватите.

   (Схватывает ее.)

   Теперь моя! моя!

   Парфен (бросился между ними). Василий! Сын мой!

   Марьица (вырвалась).

   Что, взял ли? Не возьмешь ты силой.

   И так пойду, люблю тебя, люблю. (Режется.)

   Теперь бери. Твоя теперь, твоя! (Падает.)

   Дарьица (бросилась на труп).

   Убилась! Доченька моя убилась!

   Ох, горько мне!

   Василий (бросился к трупу и оттолкнул Дарьицу).

   Пошла, старуха!

   Мне, не тебе, стонать над ней и плакать!

   Моя теперь, моя! Не бьется сердце,

   Что за меня и билось и терзалось;

   Не смотрят очи, что смеялись мне,

   Не взглянут на меня теперь с укором!

   Уста, что целовал, навек сомкнулись,

   Не вылетит теперь из них ни слова,

   Не разомкнутся, чтоб проклясть меня!

   Тут сяду, век я над тобою,

   Над любою моею, просижу!..

   И все-то в бледное твое лицо

   Глядеть я буду, целовать в уста. (Целует.)

   Прощай, прощай, прощай, еще прощай!

   Ох, не могу очей твоих я видеть.

   Закрытые глядят и плачут кровью. (Вскакивает.)

   Спасите, люди! Страшно, страшно мне!

   Сокройте от очей ее кровавых! О! (Бежит.)

   Парфен (схватил его за руку). Куда, безумный? Стой!

   Василий (рвется). Пусти, старик!

   Глядит,-- не видишь? разве ты не видишь --

   Кровь, кровь стоит в очах! Пусти, пусти же! (Убегает.).

   Парфен (с плачем). О, горе, горе мне! Ох, горе!


ЯВЛЕНИЕ ПОСЛЕДНЕЕ

Парфен, Дарьица, Марьица, гости; вбегает Глаша; в дверях Савушка с Абрамом.


   Глаша. Вернула! Воротила! Идут!

   Парфен. Не опоздали. Вовремя пришли.

   Любуйтесь. Видите: мертва лежит...

   И всех-то я убил: убил я сына,

   Своею гордостью убил, да чванством,

   Убил невестку, что в Москве живет.

   Еще вот богом данная лежит,

   Как голубь белый.

   Глаша. Где ж матушка?

   Парфен. Ей горше всех.

   Глаша. Гляди,

   Вот, вот она! (Бросается к ней.)

   Парфен (удерживает). Стой, Глаша, погляди!

   Сидит старуха над своей над дочкой,

   Окаменелая, недвигою сидит,

   Окаменелыми очами смотрит.

   На дочку смотрит и ее не видит.

   И я пред ней, пред сирою вдовой,

   Пред матерью посмел рыдать и плакать!

   Жива ли? Глаша, подойди! покличь.

   Глаша (берет Дарьицу за руку). Матушка! Матушка! Погляди, очнися!

   Дарьица (выходя из столбняка). Где дочка, где? (На Глашу.) Нет, не ты, не ты! Откликнись, Марьица! А, вижу, вижу! Ох, ох! Проснися, пробудися!


С воплем падает на труп дочери.

Занавес.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Все в саду
Все в саду

Новый сборник «Все в саду» продолжает книжную серию, начатую журналом «СНОБ» в 2011 году совместно с издательством АСТ и «Редакцией Елены Шубиной». Сад как интимный портрет своих хозяев. Сад как попытка обрести рай на земле и испытать восхитительные мгновения сродни творчеству или зарождению новой жизни. Вместе с читателями мы пройдемся по историческим паркам и садам, заглянем во владения западных звезд и знаменитостей, прикоснемся к дачному быту наших соотечественников. Наконец, нам дано будет убедиться, что сад можно «считывать» еще и как сакральный текст. Ведь чеховский «Вишневый сад» – это не только главная пьеса русского театра, но еще и один из символов нашего приобщения к вечно цветущему саду мировому культуры. Как и все сборники серии, «Все в саду» щедро и красиво иллюстрированы редкими фотографиями, многие из которых публикуются впервые.

Александр Александрович Генис , Аркадий Викторович Ипполитов , Мария Константиновна Голованивская , Ольга Тобрелутс , Эдвард Олби

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия
Забытые пьесы 1920-1930-х годов
Забытые пьесы 1920-1930-х годов

Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям. Часть пьес печатается впервые, часть пьес, изданных в 1920-е годы малым тиражом, републикуется. Сборник предваряет вступительная статья, рисующая положение дел в отечественной драматургии 1920–1930-х годов. Книга снабжена историко-реальным комментарием, а также содержит информацию об истории создания пьес, их редакциях и вариантах, первых театральных постановках и отзывах критиков, сведения о биографиях авторов.

Александр Данилович Поповский , Александр Иванович Завалишин , Василий Васильевич Шкваркин , Виолетта Владимировна Гудкова , Татьяна Александровна Майская

Драматургия