Каштановый омут

Он решил остановиться в Лейт-Хилле и потребовать гостеприимства от сэра Филиппа. Его требование, однако, было отброшено ему в лицо. Сэр Филипп знал, что Саэр умер; об остальных событиях он не слышал, но не желал знаться с Осбертом де Серей, будь он с письмом принца Людовика или без оного.

Осберт кипел от ярости. Наступил час обедать, он замерз и проголодался. Изрыгнув несколько непродуманных угроз, которые не в силах был исполнить, он убрался восвояси. Поначалу Осберт боялся, что ему придется возвращаться в Гилдфорд или Ригейт, то есть сойти с намеченного пути, но потом вспомнил об аббатстве святого Леонарда, располагавшемся не более чем в восьми милях прямо по дороге. Аббатство, конечно, не обеспечит роскоши, которая нравилась Осберту, но лучше убогая крыша над головой, чем холод и голод.

Письмо, отправленное из Хемела Джеффри, настигло Адама в Ротере, замке сэра Эндрю. Оно было передано сыном сэра Ричарда, и на Ричарда и Эндрю произвело впечатление, когда послание, несущее на себе двойную печать лорда де Випона и лорда Джеффри Фиц-Вильяма, было вручено Адаму, как только они уселись обедать. Адам, извинившись, немедленно вскрыл письмо, но, когда он заглянул в него, беспокойство оставило его, и он расхохотался. У Джиллиан, которая побледнела, услышав первоначальное взволнованное восклицание Адама, отлегло от сердца.

– Хорошие новости, милорд? – спросила она. Голос ее еще немного дрожал. Несколько дней слушая разговоры мужчин, Джиллиан начала понимать, что, то, что ей кажется ужасным, Адам вполне способен найти отменно забавным.

– Это занятная новость и вполне может привести к хорошим последствиям, – уклончиво ответил Адам.

Однако он не намерен был объяснять, что так развеселило его. Он решил, что небезопасно рассказывать сэру Ричарду и сэру Эндрю о своих подвигах. Если Арундель вернется к королю Генриху, будет не очень красиво, когда он узнает, что никакие не французы, а сам Адам был тем бандитом, который рассорил его с Фиц-Уолтером. Сэр Эндрю был предан, честен, и намерения его всегда были самые лучшие, но всякий мог вытянуть у него любую информацию, причем он даже нимало, не догадывался, что сказал лишнее. Потом, подумал Адам, он расскажет все Джиллиан, и они повеселятся вместе. Для остальных у него была другая история.

– Принц Людовик, – продолжал он, широко улыбаясь, – я счастлив сообщить вам об этом, сделал так много для дела Генриха, как никто из самых преданных подданных короля.

Он принялся в деталях описывать инцидент с де Мандевиллем, опустив тот факт, что принц Людовик извинился за поведение графа Перша. Затем, опять же не упоминая о причинах, вызвавших недовольство Арунделя, он рассказал о визите графа в Хемел, прочитав даже вслух отрывки из письма Джеффри. Наблюдая за выражениями лиц сэра Ричарда и сэра Эндрю, он мысленно поблагодарил свою мать, которая заставила его – против его желания – научиться читать и писать. Если бы ему пришлось удалиться, чтобы священник прочитал для него письмо, такого эффекта уже не было бы. Хотя вассалы могли убедить себя, что вполне естественно ознакомиться с семейной корреспонденцией наедине, возникла бы некоторая неловкость, возможно, даже подозрение, что у Адама было время как-то подправить или приукрасить свой рассказ.

А так изложение письма Джеффри оказалось очень убедительным. Правда, первой реакцией сэра Эндрю было недовольство поведением французов, но сэр Ричард сразу же указал на то, что, если они не примут покровительства сэра Адама, уход графа Арунделя из партии Людовика оставит их, как мятежников, беззащитными перед его возможным нападением.

Мысль о том, что за падением замка неизбежно последует конфискация всего принадлежащего лично ему имущества, раз проникнув в мозг сэра Эндрю, засела там накрепко. И именно он первым предложил как можно скорее отправиться к сэру Эдмунду и объяснить ему ситуацию.

Согласившись, они выехали на следующий же день. Сэр Эндрю был так ошарашен неприхотливостью и выносливостью своей госпожи, что Джиллиан едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться ему в лицо. На самом деле она никогда еще не была так счастлива. Уважение, с каким все относились к ней, то, что сэр Эндрю и его жена уступили ей свою постель, от чего она отказалась бы, если бы не суровый взгляд Адама, подсказывавший, что нельзя отвергать такую любезность, поклоны и пугливые любезности дочерей дома, которые, оттеснив Кэтрин, прислуживали ей, только чтобы иметь возможность пообщаться с такой знатной леди, бальзамом лились на душу Джиллиан.

Все улыбалось ей. Погода стояла холодная, но ясная и сухая. Кобыла ее была крепка, красива и благонравна, так что ограниченный опыт в верховой езде ничем не выдавал всадницу. К тому же она с каждой милей путешествия набиралась уверенности и опыта, и ей скоро уже не приходилось напрягаться, чтобы ровно держаться в седле и управлять лошадью. Большое удовольствие доставляло ей знакомство с новой для нее природой.