Касьян остудный

Харитону служба в армии пришлась по душе, он даже стал подумывать остаться после действительной на сверхсрочную, вызвать к себе Дуню — и прощай Устойное вместе с батей, хозяйством и землей, конечно. Да на деле все обернулось иначе…

Семен Григорьевич умылся, побрился и обстригал ногти, когда из дверей горенки вышел Харитон, рослый, комлистый в суставах. Лицо крупное и удлиненное, но приятное, а глаза смирные. «Весь в мать», — мельком подумал Семен Григорьевич, потому что знавал Кадушкину, набожную, доверчивую, не знавшую на людях, куда деть свои землистые, изработанные руки.

— Здравствуй, здравствуй, служивый.

— Отслужил, Семен Григорьевич. По чистой.

— Рановато вроде.

— Рассудили так.

— Ну да потолкуем. Умывайся и все такое, а Лиза нам на стол соберет.

Харитон умываться пошел к колодцу, а Семен Григорьевич разволновался и забыл о ногтях.

— Ты не находишь, Сеня, что странный он? — жила интересом к Харитону молодая хозяйка, накрывая стол в гостиной. — Надо узнать, у него случилось что-то.

— Да ведь он всегда был таков. Ему бы девушкой родиться. А он мужчина, да еще из крепкого хозяйства. Я чуточку догадываюсь. Однако он — душа чистая — расскажет все сам.

Сели за стол. Семен Григорьевич налил Харитону водки, выдержанной на протертых семенах тмина. Занес отделанный серебром графинчик над другой рюмкой, да лить не стал:

— Мне на службу. Вот если Елизавета Карповна. Как ты, Лиза?

— Поддержу. Вы хотите, чтоб я поддержала вас, Харитон?

— Да я без вас, Елизавета Карповна, капли не приму. — Он молитвенно прижал кулаки к своей груди, но вспомнил, что это некрасиво, опустил руки на колени.

— За исполненный вами долг перед отечеством, — Лиза подняла брови и с легким звоном коснулась Харитоновой рюмки. Выпила. Выпил и Харитон. Большой угловатый лоб у него сперва побледнел, а потом начал густо краснеть. Лиза с вызывающей откровенностью смотрела на него и соглашалась с мужем: Харитон действительно мило неловок и женствен. Ей, возбужденной хорошим утром и выпитым, хотелось чему-то научить этого чистого и доверчивого человека.

— Ты, Сеня, налей ему еще. А то он вчера пришел такой робкий, робкий, едва уговорила остаться. А вижу, ему позарез нужно повидаться с тобой.

— Я больше не стану, Елизавета Карповна. У меня и так все в голове перепуталось. А повидаться в самом деле, Семен Григорьевич, прямо позарез. Больше мне не к кому, кроме вас.

Оглоблин уловил беспокойный погляд Харитона и успокоил:

— Ты говори, у нас с Лизой все секреты пополам.

— Мой секрет знает весь свет. Думаю, будет ли интересно Елизавете Карповне.

— И она послушает.

— А мне еще охота выпить с Харитоном, — Лиза по-прежнему с открытым интересом глядела на гостя: — Скажи ему наконец, Сеня.

Но Харитон и без слов хозяина взял свою рюмку. Семен Григорьевич медленными движениями размешивал в своем стакане мед. Лиза переоценила свои силы, выпила только полрюмки и сразу угасла.

— Яков Умнов, председатель сельского Совета, — начал Харитон, не притронувшись к закуске — ему было не до еды, — написал в школу командиров, что я сын кулака, из семьи сельского мироеда… Меня вызвали в штаб, потребовали объяснение. Сказал как есть. И — по чистой. Отец, Семен Григорьевич, какой бы он ни был, но не мироед. Скуп, жаден — это есть за ним. И в то же время, Семен Григорьевич, не хочу входить в отцовские дела, не лежит у меня душа к большому хозяйству. Да и не умею я нанимать людей, рассчитывать их, подгонять в конце концов, а без понукания, известно, дело не поведешь. Не по мне вся эта механика. Да и незаконная. Чего уж тут.

— М-да, — вздохнул Семен Григорьевич и выпятил свои толстые губы, заложил большие пальцы рук за шелковые ленты подтяжек. — Коротко, но ясно. Поиски своего пути. Что ж, возьми свой пай у отца, выделись и начинай хозяйствовать сам.

— Плохо вы, Семен Григорьевич, знаете его. Он мне сломанного топорища из своего нажитка не выбросит.

— Он — не даст, — то верно.

— С батей, видимо, и так и так придется рвать… Тут еще есть закавыка…

— Чаю, наша племянница Дуня?

— Она, Семен Григорьевич. Не на том, так на другом разойдемся. Он приглядел Настю Ржанову, да ведь жить на ему, а мне.

— Но ты, Харитон, должен знать, что братец Дуни, Аркадий, ни копейки не даст за ней. И согласится ли она, сама голая, идти за голого. Да и тебе, перед тем как вести ее за собою, надо хорошенько обдумать. Ты ведь будешь, как говорят, в ответе за нее и перед богом, и перед людьми.

— Самому мне сейчас совсем ничего не придумать.

— Ну как не придумать. Кое-что ты уже решил и, по-моему, верно решил: в отцовские дела не вступаться. Это раз. Жизнь начинать заново, на новых основах… М-да, все верно. Но вот как это будет на деле, признаюсь, Харитон, не вижу. — Семен Григорьевич встал, снял со спинки стула френч с глухим воротником, надел его и опять сел: — Вот она, Лиза, жизнь-то, — одни петли да узелки. Разберись пойди.

— А вам, Харитон Федотыч, непременно охота жениться? — спросила Лиза.