Касьянов год

— Я думаю, нам пора кончать беседу, — ответил он сдержанно. — Пугать меня не стоит, это бесполезно. Что найду, то и сообщу министру. Если донос ложный, так и будет в рапорте. Манера же моя на самом деле другая… Это чтобы вы знали. Правду я найду обязательно. Если вам она не понравится — не взыщите. Подделывать ее под вас не стану. Телефонируйте полицмейстеру, там у вас в приемной полно людей…

Собеседники холодно расстались, и сыщик отправился к полицмейстеру. Тот встретил гостя смехом:

— Сколько лет, сколько зим, Алексей Николаевич. Зачем же вы нашего генерала напугали?

— Нервный он у вас какой-то. Только я предположил, что ваш свидетель не случайно пропал, тут и началось…

— Не обижайтесь на него. Большую карьеру делает, вот и опасается. Папаша в его возрасте уже имел личный доклад у государя, а сынок в Киеве застрял. Так что…

— Так что?

— Знаю, вы никого не боитесь, а то бы сказал: не ссорьтесь с Треповым.

— Я и не думал ссориться.

— Ну и слава Богу! А теперь давайте перейдем к делу.

— Давайте. Вячеслав Иванович, что же случилось с Афонасопуло?

— Исчез бесследно четыре дня назад. И это после его писем по инстанциям, благодаря одному из которых я сейчас имею удовольствие видеть вас здесь. Одним словом, пропажа подозрительна.

— Это я и сказал вашему генералу. А он сразу на дыбы.

— Треповский характер, Алексей Николаевич. Ничего не попишешь. Федор Федорович очень мнителен. Не удивлюсь, если он думает, что вы не просто так приехали, не по письму оценщика, а с ревизией его деятельности по тайному поручению недоброжелателей.

Надворный советник лишь покачал головой.

— Но давайте о делах, — продолжил полковник. — Мы начали дознание пропажи Афонасопуло. Детали вам расскажет мой помощник, пристав сыскной части коллежский асессор Желязовский.

— Поляк?

— Самый настоящий. Но служит хорошо и дело знает. В Киеве прежде много было поляков. Но после бунта шестьдесят третьего года их повывели. Северин Янович из тех, кто остался. Наши его, понятное дело, за глаза кличут Северьянычем, но побаиваются — требователен. Ну да сами увидите. Я вызвал его, жду с минуты на минуту. Не желаете ли пока чаю? Заодно расскажете, как там в Петербурге…

Два столичных жителя — прошлый и настоящий — успели попить чаю и поговорить о пустяках. Лыков никогда не был дружен с Цихоцким, но здесь, в его городе, держался вежливо и уважительно. Им теперь вместе дознавать. Через десять минут явился наконец начальник сыскного отделения.

Желязовский оказался породистым мужчиной с крашеными, слишком черными волосами и усами цвета «соль с перцем». Элегантный статский сюртук, золотые запонки и гранатовая булавка в галстуке, красивый профиль. Жилет так вообще с блестками. Не иначе дамский баловень, подумал неказистый Лыков. Поляк сразу заговорил о деле:

— Мы собрали справки об этом Афонасопуло и вот что выяснили. Игрок он! Винтит по-крупному, иногда в долги залезает. Но всякий раз отдает, поэтому его ссужают.

— А кто ссужает? — уточнил питерец.

— Коллеги по банку.

— Но почему начальство допустило такое? — удивился Лыков. — Как можно держать в штате банка игрока? Мало ли что!

— Начальству оно, конечно, не нравилось, — пояснил пристав. — Но ведь Афонасопуло не с улицы взяли туда, а по рекомендации самого губернатора. Вот и приходилось терпеть… до поры до времени.

— Большими суммами его ссужают?

— До пятисот рублей.

— Ого! А велико ли жалование у оценщика?

— Мы это тоже выяснили, — без запинки ответил Желязовский. — Двести рублей, но еще проскакивают комиссионные, и немалые. Так что на игру у Афонасопуло средства имеются.

— Что за комиссионные?

— Так ведь ипотека. То купить желают, то продать… Афонасопуло имеет сведения, поскольку служит в банке, кредитующем строительные операции. Кроме того… — поляк споткнулся, но продолжил: — Кроме того, он помогает с кредитом.

— Вот как, — насторожился Лыков. — А это законно?

— Так они все грешат на сей счет. В каждом банке. Оценщики, кассиры, бухгалтеры. Разве что сторожа чисты. Незаконно, конечно. Но этого уж не исправить. Клиент, желающий получить ссуду, дает нужному человеку на лапу. Процент разный, но обычно около трех-пяти. Тот делится с кем надо. Ну и ссуда выдается без промедления…

— Ясно. Губернатор в разговоре сказал мне, что, по его мнению, оценщик сбежал. Испугался бури, которую поднял, и счел за лучшее скрыться. Какого мнения вы, господа? Согласны с его превосходительством?

Коллежский асессор покосился на начальника. Тот кивнул:

— Говорите как есть, Северин Янович. Чего уж там.

— Мы не согласны, — категорично заявил главный киевский сыщик. — Не с чего было оценщику так пугаться. Никому он не угрожал, и всерьез его писанину никто не принимал. Подумаешь, управляющий банка требует повысить оценку залога… Это у нас сплошь и рядом. Самое большее, что грозило Афонасопуло, — ссора с директорами и увольнение.

— То есть за такое не убивают?

Киевские полицейские дружно прыснули.

— Нет, не убивают.

— Куда же тогда делся наш писатель?