Каспар Хаузер, или Леность сердца

– Я только что был в вашей комнате, Хаузер. И случайно обнаружил нечто, мягко выражаясь, преисполнившее меня сомнений. Я не стану сейчас пускаться в обсуждение труда господина статского советника, хотя все разумные люди единодушны в своем мнении о таковом. Я не считаю себя вправе чернить в ваших глазах столь почтенного человека и также не собираюсь допытываться, кто подсунул вам эту книжицу, зная, что в ответ услышу неправду. Мне странно только, что даже в этом случае вы сочли необходимым действовать украдкой. Почему вы не пришли ко мне, как подобает, и откровенно со мной не поговорили? Неужто вы думаете, что я бы лишил вас удовольствия прочитать занятную сказку, написанную человеком некогда великим и славным, а ныне больным и душевно усталым. Разве я не понимаю, что творится у вас в душе, когда такая сказка приплетается к вашему прошлому? Прошлому, которое, разумеется, вам знакомо куда лучше, чем бедняге президенту? Ну к чему, скажите вы, ради бога, эта вечная игра в прятки? Разве я своим отношением к вам это заслужил? Разве я не старался заменить вам отца? Вы живете в моем доме, едите за моим столом, вы пользуетесь моим доверием, делите с нами радости и горе, так неужели же ничто на свете не может подвигнуть вас, скрытный вы человек, хоть однажды быть со мною искренним и откровенным?

О, чудо! Слезы стояли в глазах учителя. Он вытащил из кармана книжку президента, подошел к столу и, в состоянии полного аффекта, положил ее перед Каспаром.

Каспар смотрел на учителя взглядом одновременно пристальным и отсутствующим, так, словно тот был где-то далеко-далеко. Лоб юноши, казалось, заволокло тучами, полураскрытые губы дергались.

«Какой же он злой», – подумал Квант, и страх охватил его.

– Да скажите же что-нибудь, – хрипло крикнул он.

Каспар медленно покачал головой.

– Надо набраться терпения, – проговорил он как во сне. – Скоро что-то произойдет, господин учитель, будьте к этому готовы. Скоро что-то произойдет, верьте мне. – Он невольно протянул руку Кванту. Тот отпрянул и холодно сказал:

– Избавьте меня от вашего пустословия. Вы мерзкий комедиант!

На этом разговор окончился, и Квант вышел вон.

От директора архива Вурма Квант узнал, что в полдень Каспар и вправду был в доме Фейербаха и не только осведомлялся о самочувствии президента, но с необычной настойчивостью требовал, чтобы его к нему допустили. Разумеется, никто на это не согласился. Каспар еще с полчаса недвижно простоял у дверей и, прежде чем удалиться, обошел кругом дома, заглядывая в окна, причем был сам на себя не похож, до такой степени ужас и страдание исказили его лицо.

Он пришел туда и на следующий день, пришел на третий, на четвертый, все с тою же мольбой, и ни разу его не допустили к Фейербаху. Президенту нужен покой, говорили ему, хотя состояние его, поначалу внушавшее тревогу, мало-помалу улучшается.

Наконец директор Вурм посвятил в эту историю президента. Фейербах приказал в следующий раз пустить к нему Каспара и, несмотря на отговоры Генриетты, сумел настоять на своем. Однако Каспар явился лишь через неделю.

Он пришел уже под вечер и был довольно сухо встречен Генриеттой, которая тем не менее провела его к отцу. Президент сидел в кресле, перед ним лежала целая кипа папок с судебными делами. Он очень постарел, небритые седые волосы торчали на его щеках и подбородке, взгляд его был спокоен, хотя в нем изредка и мерцал страх, испытываемый человеком, безумно боящимся смерти и уже изведавшим ее близость.

– Итак, чего вы от меня хотите, Хаузер? – обратился он к Каспару, остановившемуся в дверях.

Каспар шагнул было к нему, но, споткнувшись на пороге, вдруг упал на колени и смиренно склонил голову. Рука его бессильно опустилась, и он замер в этом положении.

Фейербах изменился в лице. Он схватил Каспара за волосы и отогнул назад его голову, глаза юноши оставались закрытыми.

– В чем дело, молодой человек? – сурово проговорил президент.

Теперь Каспар поднял на него смятенный взор.

– Я все прочитал, – сказал он.

Президент закусил губу, глаза его глубоко спрятались под бровями. Наступило долгое молчание.

– Встаньте, – наконец приказал Фейербах. Каспар повиновался.

Президент взял его за руку и сказал голосом суровым и одновременно заклинающим:

– Не унывать, Хаузер, не унывать! Вести себя спокойно, тихо! Надо выждать! В настоящее время ничего больше сделать нельзя.

Лицо Каспара, красное и возбужденное, как у горячечного больного, сделалось скорбно неподвижным.

– Вам страшно, я понимаю, – продолжал президент, – мне тоже страшно, но ничего не поделаешь. Не до всего может дотянуться рука человеческая. Нет у нас ни боевой трубы Исайи, ни Оберонова рога. У титанов в руках цепы, и молотят они так быстро, что между взмахом и взмахом даже лучу света не пробиться не рассеченным. Терпение, Каспар, а главное – не унывать, не унывать. Обещать ничего не могу, надежда еще осталась, но для ее осуществления мне нужно здоровье. На сегодня хватит!

Он сделал прощальный жест рукою.