Каспар Хаузер, или Леность сердца

Дождь лил как из ведра, когда карета лорда Стэнхопа поздним вечером прогрохотала по Дворцовой площади в Ансбахе. Вдобавок лошади испугались перебежавшей дорогу собаки, и кучер-эльзасец разразился такой громкой руганью, что за темными квадратами окон ясно обрисовались два ночных колпака. Комнаты в гостинице «К звезде» были заранее заказаны, хозяин с зонтом выскочил к воротам, низко кланяясь и приветствуя гостя.

Стэнхоп стал быстро подниматься по лестнице; на площадке к нему подошел какой-то человек в насквозь промокшей шинели офицера полиции и отрекомендовался лейтенантом Хикелем, некоторое время назад имевшим честь в Нюрнберге у ротмистра Вессенига свести знакомство с его лордством, «к сожалению, очень уж беглое». Он берет на себя смелость предложить господину графу свои услуги в незнакомом городе и просит извинить его за эту задержку, смахивающую на нападение из-за угла, но у его лордства, по всей вероятности, мало времени и много дел, отчего он и позволил себе в первые же минуты его обеспокоить.

Стэнхоп удивленно, сверху вниз, взглянул на говорившего и увидел свежее, округлое лицо с нагловатыми и в то же время ласково-покорными глазами. Стэнхоп невольно попятился: похоже, что этот человек предлагает ему себя в качестве орудия, бог весть для каких целей; ничего нового не было для лорда в жадном взоре этих искательных глаз. Ему казалось, что за несколько секунд он успел вдоль и поперек изучить стоящего перед ним человека. Но откуда тому было все известно? Кто навел его на след? Ясно одно: у полицейского достаточно тонкий нюх. Стэнхоп коротко поблагодарил и назначил время, когда он может с ним встретиться; лейтенант отдал честь и с тою же поспешностью, с какой пришел, выскочил на дождь.

Стэнхоп занял весь второй этаж и сразу же приказал везде зажечь свечи; он ненавидел неосвещенные комнаты. Покуда камердинер приготовлял чай, лорд вынул из дорожного мешка записную книжку в сафьяновом переплете и стал ее просматривать, вернее, делал вид, что читает, на самом же деле сотни обрывочных мыслей теснились в его мозгу. Тишина маленького городка была ему невыносимее кладбищенской тишины. После чая он велел позвать хозяина и принялся расспрашивать его о жизни в этом городишке, о местном дворянстве и чиновничестве. Хозяин оказался решительнейшим противником новых веяний. Он еще помнил блаженные времена маркграфства и считал, что в день, когда придворные кавалеры и дамы покинули свои изящные резиденции в стиле рококо, чтобы бежать от надвигающегося урагана войны, всему прекрасному на свете пришел конец. В крысиное гнездо превратился Ансбах. В чернильную лужу, в толкучку с высокопарным наименованием: «Апелляционный суд».

Прежние времена, ах, как они были хороши! Как умели тогда шутить и наслаждаться, как весело жил их городок– карты, застольные беседы, танцы. Толстяк, напевая себе под нос старинную мелодию и с лукавой миной придерживая двумя пальцами широкие штанины, исполнил перед изумленным лордом несколько торжественных па менуэта и па-де-де.

Тем не менее лорд оставался серьезным. Он спросил, как бы между прочим, в городе ли сейчас господин Фейербах. У толстяка при этом имени вытянулась физиономия.

– Его превосходительство, – крикнул он, – да, он здесь, но лучше бы его не было. Он подстерегает нас, как старый кот, и фырчит, если мы позволим себе немного повеселиться. Ему до всего дело: хорошо ли подметены улицы, не разбавлено ли молоко водой; куда только он не сует свой нос, а вот с людьми обходиться не умеет. Умеет он только хорошо поесть. И уж учтите, господин граф, если доведется вам иметь с ним дело – расхваливайте кушанья, которыми он будет вас потчевать.

Стэнхоп милостиво отпустил болтуна, сказал камердинеру, какое платье приготовить ему на завтра, и лег в постель. Утром он поднялся довольно поздно и тотчас же послал лакея к Фейербаху, прося назначить ему час приема. Тот возвратился с известием, что господин статский советник ни сегодня, ни в ближайшие дни никого принять не может и просит его лордство письменно изложить свое дело. Стэнхоп пришел в ярость. Понимая, что действовал слишком опрометчиво, он немедля отправился к надворному советнику Гофману, к которому ему советовали обратиться.

Между тем весть о его приезде распространилась по всему городу, и через сутки его особу уже венчал венок небылиц. Говорили, что к задку его кареты было привязано с полдюжины мешков, набитых золотыми гинеями, так как он намеревался купить дворец маркграфа вместе с дворцовым парком; что он возит с собою лебяжьи перины и вышитое белье; что он родственник английского короля, а Каспар Хаузер его незаконный сын. Стэнхоп невозмутимо относился к этой провинциальной болтовне и был ею даже доволен.