Каспар, Мельхиор и Бальтазар

И вот тут-то и начались разговоры о комете. Рассказывали, что она движется с юго-запада к северу. Мои астрологи, все халдеи, пришли в страшное волнение и вели бесконечные споры о том, что означает сие явление. Сошлись на том, что это грозное знамение. Эпидемиям, засухе, землетрясениям, появлению кровавого деспота всегда якобы предшествуют необычные метеоры. И мои астрологи старались перещеголять друг друга в зловещих предсказаниях. Но мрачная печаль, в какую я был погружен, подстрекала меня им противоречить. К их величайшему изумлению, я утверждал, что нынешние дела настолько плохи, что глубокие перемены могут быть только на пользу. А стало быть, комета — счастливое предзнаменование. Но когда комета появилась наконец в небе над Ниппуром, изумление островерхих колпаков, услышавших, как я рассуждаю о ней, дошло до крайности. Надо сказать, что разграбление Бальтазареума слилось в моих глазах с гибелью моей прекрасной бабочки — Кавалера Бальтазара: за пятьдесят лет до этого она пала жертвой того же тупого фанатизма. В своем горе я отождествлял великолепное насекомое, носившее на себе мое изображение, с дворцом, где я хранил то, что мне было всего дороже в жизни. Так вот, когда причудливая трепещущая звезда появилась над нашей головой, я хладнокровно объявил, что это — сверхъестественная бабочка, бабочка-ангел, на спинке которой вылеплено изображение некоего властителя и которая оповещает всех способных ее услышать, что грядет благотворный переворот и случится он на западе. Ни один из моих ученых звездочетов не решился мне перечить, а кое-кто даже стал угодливо мне поддакивать, так что в конце концов я и сам поверил в то, что сначала утверждал, просто чтобы их позлить. Так у меня и родилась мысль еще раз сняться с места, чтобы развеять хандру, пустившись по следам огненной бабочки, как в тот день, когда со своим сачком в руках я набрел на ферму Маалека.

Нарциссы, изнывавшие от скуки со времени разгрома Бальтазареума, стали с восторгом готовить лошадей и провиант, необходимый для длительного путешествия на запад. Что до меня, поскольку во мне пробудились воспоминания о Маалеке и его бабочках, я больше не выпускал из рук сгустка мирры, который он мне вручил. Я смутно угадывал в этой полупрозрачной благовонной массе залог того, что мучительное противоречие, меня раздражавшее, будет разрешено. Памятуя назначение, которому мирра служила в руках египетских бальзаматоров, я видел в ней бренную плоть, приобщенную к вечности. Пускаясь в неведомое в том возрасте, когда люди обычно ищут покоя и предаются воспоминаниям, я искал не как другие нового выхода к морю, истоков Нила или геркулесовых столпов, но некоего посредничества между безличной и вневременной золотой маской греческих богов и… по-детски серьезным личиком моей маленькой Миранды.

От Ниппура до Хеврона не меньше ста дней пути, ибо, если ты хочешь переправиться на корабле через Мертвое море, надо сделать крюк к югу. Каждую ночь мы видели на западе трепещущую огненную бабочку, а днем я чувствовал, как мое тело и душа наливаются молодыми силами. Наше путешествие превратилось в праздник, и с каждым переходом мы ликовали все больше. Оставалось всего два дня пути до Хеврона, когда всадники, посланные мной на разведку, донесли, что со стороны Египта, а может быть, Нубии навстречу нам движется караван верблюдов, ведомый неграми, но намерения у них, судя по всему, вполне миролюбивые. Прошли сутки с той минуты, как мы разбили наши палатки у ворот Хеврона, когда посланец царя Мероэ приблизился к часовым, охранявшим мой шатер.

Мельхиор, принц Пальмиры

Я царь, но я беден. Может статься, предание превратит меня в волхва, пришедшего поклониться Спасителю, принеся ему в дар золото. Отрадная и горькая ирония, хотя в известной мере легенда говорит правду. Других сопровождает свита, у них есть слуги, верховые животные, шатры, всевозможная утварь. Так и должно быть. Цари не путешествуют без подобающего снаряжения. А я — я один, если не считать старика, который никогда не расстается со мной. Старик наставник, спасший мне жизнь, сопровождает меня повсюду, но, принимая во внимание его возраст, он больше нуждается в моей помощи, нежели я в его услугах. Как бродяги шли мы пешком от самой Пальмиры, и все наши пожитки умещаются в узле, который мы несем на плече. Мы миновали реки и леса, пустыни и степи. Прежде чем войти в Дамаск, мы обзавелись тюрбанами и котомками бродячих торговцев. Прежде чем войти в Иерусалим, приобрели ермолки и посохи паломников. Ведь нам должно опасаться как наших земляков, отправленных за нами в погоню, так и местных жителей, питающих неприязнь к странникам, чей род занятий они не могут определить.